Прах человеческий - Кристофер Руоккио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Oreto oyumn o belutono ti-tajun!
Чернильные глаза Аттаваисы сверкнули, когда оно крепче схватило перфугианского герцога.
«Вижу, что вы его знаете».
Если не считать грязной набедренной повязки, бывший герцог был полностью обнажен. По его телосложению и тугим мускулам я мог судить, что он никогда не был толстяком, и от этого его непомерно раздутый живот выглядел еще более пугающим.
– Выключите! – воскликнул я.
Аттаваиса собиралось запугать императора, нобилей и патрициев жутким зрелищем.
– Кесарь, я не сомневаюсь, что это Гаспар Льюэллин-Валавар, – произнес Никифор.
Услышав гофмейстера, кесарь поднял руку, призывая к тишине и привлекая внимание Аттаваисы.
– Это герцог-консорт Перфугиума, – сказал он вайядану. – Что вы хотите в обмен на него?
Я не стал переводить вопрос императора. Такую ситуацию я уже проходил, споря с другим сьельсином по другой голограмме.
– Ваше величество, у вас не получится с ним договориться.
– Спросите, чего оно хочет в обмен на герцога Гаспара, – повторил император.
– Ваше величество, оно хочет запугать нас и заставить капитулировать. Переговоров нет и не будет; это лишь демонстрация силы! Угроза!
– Марло, выполняйте, что велено!
Изумрудные глаза Вильгельма Авента на миг посмотрели на меня и вернулись к голограмме.
Перевести вопрос императора было непросто. Я давно понял, что со сьельсинами нужно говорить так, как правитель говорит с рабами, а устрашить сьельсина можно лишь с позиции силы – каковой у нас не было. Лишь отчаянная надежда.
– Верните нам герцога, – произнес я.
– Его судьба ждет всех вас. – Аттаваиса далеко высунуло черный язык.
Как я и боялся, вайядан достал кинжал – уродливый кривой клинок, похожий на тот, которым Дораяика резал себе руку в день Черного пиршества. Аттаваиса без промедления полоснуло им по нижней части раздутого живота герцога Гаспара.
– Выключите! – снова крикнул я.
Слишком поздно.
Слишком поздно я понял, что нам показывают. Живот герцога не просто распух или раздулся от жидкости или газов.
Он был беременным.
На сносях.
«Ребенок» вывалился из распоротых внутренностей герцога Гаспара с кровью и черной слизью. Я сразу понял, что существо не выживет, появившись на свет до срока. Его чрезмерно длинные руки были согнуты вокруг тощего тела. На высоком лбу уже появились маленькие рожки; глаза были закрыты. Аттаваиса выпустило Гаспара; тот упал, и по всему бункеру разнесся истошный крик герцогини Валавар. Я не разобрал слов. За семь лет на Дхаран-Туне я не видел таких ужасов.
– Выключите! – в третий раз повторил я, слыша себя как будто издалека.
Я потерял самообладание, словно оказался в темноте и судорожно искал выключатель или какой-либо знак.
Никто не слышал меня. Даже император отшатнулся, увидев, как сьельсинское дитя Гаспара Валавара забилось в судорогах и затихло. Его родитель – инкубатор – перестал двигаться секундой спустя, и Саския Валавар с воплями осела на каменный пол.
Князь Каим выскочил словно из ниоткуда и заслонил женщину от голограммы широким рукавом своей мандии.
Аттаваиса рассмеялось, увидев, в какой ужас привело всех его представление. Высокий пронзительный смех ксенобита словно гвоздями царапал каменные своды нашей пещеры.
– Raka si emumen ba-okarin iyad e ba-tajarin, – сказало оно, ухмыляясь во все зубы.
Между черными деснами как будто блестело прозрачное стекло.
– Выключите эту чертову голограмму! – сорвался я. – Немедленно!
Но Аттаваиса уже добилось нужного эффекта. Не получив желаемого уговорами, оно решило взять это с помощью устрашения. Устрашить нас у него получилось. Я вспомнил своего надсмотрщика, сьельсина Гурану, и то, что оно хотело со мной сделать. Вспомнил разорванные безголовые трупы на крюках у входов в тоннели пещерного города Дхар-Иагона. Бледные похищали людей не только для того, чтобы использовать их как рабов или пускать в пищу. Некоторые становились носителями их детей. Живыми инкубаторами.
На голограмме вайядан нагнулся и схватил герцога Гаспара за волосы, вновь продемонстрировав нам его безжизненное тело. Красный разрезанный живот блестел от сочащейся крови, а единственный глаз потух.
– Vateba dein vatatha, eza ioman, – объявил генерал, встряхнув тело Гаспара. – Raka si emumen ba-okarin iyad e ba-tajarin wo!
– Выключите!
На этот раз команду произнес сам император, и связь оборвалась. Над командным пунктом воцарились темнота и тишина; никто, кроме герцогини Валавар, не шелохнулся.
– Я думала, он погиб, – прошептала она в плечо джаддианскому князю. – Все это время… я считала его мертвым.
Какой хрупкой была эта тишина! Я буквально чувствовал кожей напряжение и повисший в воздухе ужас. Многим логофетам и старшим офицерам было хорошо известно, на что способны сьельсины. Я достаточно побывал на Дхаран-Туне и видел множество свидетельств их злодеяний за долгие годы службы. Но знать и видеть собственными глазами – разные вещи, как луна и указующий на нее перст. Знание не есть истина; лишь представление о ней. Ничто не заменит личный опыт.
– Что оно сказало? – спросил император, положив руку мне на плечо.
В знак поддержки?
– Марло, что оно сказало?
Я помотал головой. Ответить на вопрос императора означало сделать за Аттаваису его работу. Внушить страх.
Но кесарь настаивал:
– Что оно сказало?
Я повернулся и посмотрел императору в глаза.
– Оно сказало, что нас всех ждет та же судьба, что и герцога.
Дверь закрылась за спиной, отгородив меня от комнаты, полной напуганных, обреченных людей. Лориан остался руководить эвакуацией, а мне захотелось помчаться к ипподрому, чтобы воодушевить обороняющихся солдат.
Я словно в забытьи пересек длинный коридор с пурпурным ковром, прежде чем раздались сигналы и усталый женский голос объявил:
– Всем пилотам группы «Альфа» и сопровождающему персоналу собраться у пусковых станций. Повторяю. Всем пилотам группы «Альфа» и сопровождающему персоналу собраться у пусковых станций.
Мы по-прежнему были под осадой, и впереди предстояло много работы. Несмотря на страх, несмотря на… все. Время не стоит на месте. Никогда. Оно не останавливалось ни разу. Будущее, что бы оно ни несло, непременно наступает. Из всех объектов и сил Вселенной лишь времени никогда не придет конец. Оно будет отмерять секунды, даже когда умрет сама Смерть и во Вселенной воцарятся холод и тьма.
Услышав приказ, я отодвинулся к стене, пропуская гонца, спешащего в штаб с посланием с одной из станций. Он бросил на меня взгляд, но не остановился. Он не видел человека со вспоротым животом, не видел, как сьельсинский отпрыск выпал из растерзанного тела. Он не провел семь лет на Дхаран-Туне, не наблюдал за резней под черным солнцем на черных песках Эуэ. Его жизнь шла своим чередом.
Я проверил часы. Прошло
