Черная камея - Энн Райс

Лицо ее было ужасно. Наверное, я лишил ее шампанское всех пузырьков, а заодно и градусов. Протрезвев, тетушка уставилась на меня глазами, полными горя. Потом она неторопливо съела ложку шербета, словно это было единственное средство, способное поддержать в ней жизнь.

"О, мой дорогой, – сказала она. – Жасмин, ты слушаешь?"

"Конечно, слушаю, как же иначе? – отозвалась Жасмин. – Когда-нибудь, когда я стану старой и седой, мы повесим портрет Квинна на стенку, а я, шаркая, буду рассказывать туристам, как он исчез на болотах и больше не вернулся..."

"Жасмин, прекрати! – отрезал я. – Тетушка Куин, я пошел наверх. Перед отъездом к Моне я приду с тобой попрощаться. Завтра до трех я никуда не двинусь с места. Я знаю, что не смогу сесть за руль в таком состоянии. Кроме того, мне нужно кое-что сделать".

Мы с Гоблином взбежали по лестнице на второй этаж. Я включил компьютер, несмотря на то что Большая Рамона крепко спала в кровати, но, к счастью, пока я нажимал кнопки, она не проснулась. Гоблин уселся на стул рядом со мной. Его лицо ничего не выражало, и он не попытался дотронуться до клавиш. Просто сидел и смотрел на экран монитора, пока я работал. Я не заговаривал с ним. Он и так знал, что я его люблю. Но он также знал, что я падок на соблазны вновь открытого для себя мира. Да, я боялся незнакомца, но теперь этот самый дьявол внушил мне восторженное волнение. Я сходил с ума.

Я составил подробный список всех нововведений, касающихся Хижины Отшельника, отдельно останавливаясь на том, как и что должно быть выполнено, вплоть до мельчайших деталей, насколько позволила мне память. Я исходил из того, что основные работы выполнят Обитатели Флигеля во главе с Алленом, а наемных рабочих со стороны привлекут только в крайнем случае, поэтому я и вдавался в такие подробности, чтобы они заранее все знали.

Для внешних стен я выбрал ярко-красный цвет с темно-зеленой отделкой для окон и дверей, мраморную плитку с тончайшими прожилками, которую следовало посадить на темный раствор так, чтобы он выступал в зазорах, – это для внутренних полов и для крыльца, ведущего на белокаменную террасу, которая должна была иметь выход на пристань – ее тоже следовало отстроить как следует, – а еще я заказал новую бронзовую лестницу между этажами, до самого купола. Это был великолепный, но дорогостоящий проект. Но после его окончания Хижина будет иметь вид, достойный странной золотой гробницы.

Что касается обстановки, я собирался заказать все по тем же каталогам, по которым нам привозили мебель для Блэквуд-Мэнор, и, разумеется, я намеревался съездить в Новый Орлеан, в магазин Гурвица Минца, чтобы выбрать из их чудесного ассортимента все самое лучшее. Хотелось расставить по всему полу торшеры и мраморные столики, как я мечтал и как распорядился мой странный и коварный партнер.

Задумавшись хорошенько, поймав себя на том, что мысленно я называю его уже партнером, я замер на секунду и вспомнил, как увидел его впервые в лунном свете. Нет, ошибки никакой не было. А потом в памяти всплыло то, как он впервые напал на меня, и письмо, которое он тогда оставил. Я вспомнил, как только что чувствовал себя совершенно беспомощным в его руках. Он тогда пригрозил убить меня, если я не выполню его распоряжения. Но поверил ли я ему?

Разумеется, я ненавидел его. И боялся. Но недостаточно сильно.

Мне следовало бы вести себя осторожнее. Следовало бы отказаться от авантюры. Мне следовало бы возненавидеть его до отвращения. Но то, что я сказал тетушке Куин, было правдой. Я сам хотел восстановить Хижину. Я хотел возродить ее, и одна из моих самых больших проблем разрешилась сама собой. Теперь не стоило ломать голову, как быть с таинственным незнакомцем. Мне не нужно было отвоевывать у него это место. Теперь мы стали партнерами. Итак, я продолжал. Неужели в мою душу закралась любовь к этому монстру? Неужели это и была моя тайная правда?

Я даже вспомнил совет незнакомца отвадить наемных рабочих от острова, вернее, окутать остров завесой тайны, и внес этот пункт в план. Затем я написал, что следует сделать в первую очередь – почистить и отполировать мавзолей, строго-настрого запретив впредь его открывать. Наконец я завершил свой план реконструкции. И отпечатал нужное количество экземпляров. После этого я набросал эскиз роскошной гранитной ванной, которую следовало пристроить к круглой Хижине Отшельника, шириной не более одного окна. Сделав четыре копии эскиза с помощью факса, я покончил с официальной документацией.

В эту самую секунду Гоблин заговорил:

"Это зло, Квинн, – сказал он. – В любом случае, Квинн-Гоблин умрет".

Я обернулся и, взглянув на Гоблина, увидел то же холодное непроницаемое выражение, которое часто замечал у него последние несколько дней. Не было в его лице ни прежней любви, ни теплоты, ни озорства.

"Что это значит – Квинн-Гоблин умрет? – спросил я. – Мы этого не допустим, старина. Ни за что. Обещаю. Ты ведь понимаешь меня? Эти слова идут от сердца".

"Ты всем нужен, – продолжал Гоблин на одной ноте. – Ты нужен Моне. Ты нужен Ревекке. Ты нужен тетушке Куин. Ты нужен Нэшу. Ты нужен незнакомцу. Куда ни поверни – Квинну-Гоблину конец".

"Нас никому не разлучить, – доверительно сказал я. – Возможно, они просто не подозревают, насколько сильна между нами связь. Но мы-то с тобой это знаем".

Он по-прежнему глядел холодно, а потом очень медленно растворился в воздухе. У меня появилась твердая уверенность, что он ушел по собственной воле, а не потому что был вынужден, и что он хотел уколоть меня своим уходом, – и я действительно почувствовал боль.

"Все, что я сказал тебе, – правда, – вслух произнес я. – Только ты можешь заставить нас умереть, только ты можешь разделить нас, если решишь оставить меня".

Где он тогда был – далеко или близко – слышал он меня или нет, понятия не имею. Впрочем, в ту минуту я так волновался, что мне было не до Гоблина.

Я поспешил вниз, чтобы отдать копию плана тетушке Куин, которая отнеслась к моей идее вполне доброжелательно, а потом отправился к флигелю, где опустил экземпляр в почтовый ящик Аллена. Аллен был бригадиром мастеровых, как я уже говорил. Ему предстояло наблюдать за проведением работ. Из вежливости я оставил копию и в ящике Клема – все-таки Клем выполнял обязанности босса, – затем отправился обратно к дому.

Пересекая заднюю террасу, я почувствовал приступ головокружения. Сейчас, оглядываясь назад, когда я вспоминаю звездное небо и теплый воздух, свет, струящийся из кухонной двери, когда я вспоминаю тот душевный подъем, я вспоминаю заодно, каким я тогда был оживленным, как сильно любил Мону и как глупо разволновался от встречи с таинственным незнакомцем, а еще я почему-то считал себя непобедимым, хотя налицо были все доказательства, что это не так.