Том 6. Лорд Эмсворт и другие - Пэлем Вудхауз

— Умереть хочешь? — спросил он.

— Нет, — отвечал Фредди. — Нет, нет. А что?

— Не оскорбляй Пру.

— Значит, ты ее любишь?

— Конечно.

— Я думал, ты рад избавиться от девицы, которая поднимает скандал — из-за чего? Из-за портрета свиньи!

Генри задрожал.

— Это не все.

— Видимо, я не понял.

— Она сказала, чтоб я бросил живопись.

— А, ясно. Кабачок.

— Ты все знаешь?

— Она мне сказала, ну, тогда, перед свадьбой. Ты получил в наследство эту «Шелковицу»…

— Да. Мы вечно об этом спорим.

— Вообще-то она права. Ты хоть посмотри. Дело хорошее. — Ладно, съезжу. От тебя убегала в истерике любимая девушка?

— Скорее — нет. С Агги разное бывает, но в другой манере. Я думаю, это неприятно.

— Что-то такое случается, Фредди. Видишь, какая ты гадина, скажем — свинья.

— Понимаю. Угрызения.

— Я теперь готов на все. Бросить живопись? Пожалуйста!

— Это хорошо.

— Я ей так и напишу.

— А тетя Гермиона перехватит.

— Да, верно.

— Куда уж верней! Когда девицу нашего рода высылают в Бландинг, письма просматривают.

— Тогда передай ей записку.

— Нет, я сейчас не в замок. Ладно, я туда заеду. Если она вернулась — сам поговорю. Подожди. Я скоро.

И он уехал, представляя себе, как Чедвики прижимаются носами к стеклу, жадно глядя вдаль.

Прошло не очень много времени, когда Фредди появился снова.

— Обернулся, как смог, — сказал. — Если заждался, прости, о тебе же хлопотал.

— Ну как?

— Видел ли я Пруденс? Нет. Она не вернулась. Но ты сперва скажи, ты правда хочешь помириться? Ты готов пресмыкаться и ползать?

— Да.

— Зная при этом, что для брака нет ничего хуже?

— Да.

— Я бы не торопился, Глист. Я знаю твою Пруденс. Дай ей палец, отхватит еще что-нибудь. Со мной она вежлива, где там — почтительна, но почему? Не распускаю. Эти… э… невысокие девушки — вроде болонок. Ты видел разъяренную болонку? Она…

— Ты рассказывай! — напомнил Генри. — Рассказывай, расска…

— Ладно. Увидев, что ее нет, я позвонил Галли.

— Галли?

— Кому же еще? Если кто-то подскажет, что делать, то это он. Выслушав все, через две минуты, после одного бокала виски с содовой, он дал нам совет.

— Какой человек!

— Именно. Я тебе рассказывал, как он женил Ронни Фиша на хористке, хотя с ним боролись все наши тети?

— Нет. Так и женил?

— А то! Пределов для него нет. Тебе повезло.

— Что же он предложил?

— Замечал ли ты, — начал Фредди, — что хозяева замков, вроде моего отца, не знают толком, сколько человек у них служит? Возьмем садовников. Выйдет отец утром, идет и видит — оперся кто-то на лопату. Что ж, он скажет: «А, вот верный старый Джо, или Перси, или Питер, или Томас»? Нет. Он скажет: «А, садовник!» Таким образом…

— Ты бы рассказывал, — предложил Генри. — К чему тут садовники? Что предложил Галли?

— Я об этом и говорю. Дядя Галли, из Лондона, сказал, что буквально всякий может наняться к нам садовником. Ясно тебе? Ты заметишь, что ничего не смыслишь в садоводстве. И не надо. Ходи себе с граблями или с тяпкой и гляди поревностней. Купить их можно здесь, у Смитсона. Главное — ревностный вид.

Генри онемел, пораженный величием этой мысли; но тут же увидел и препятствия.

— Разве за ними никто не присматривает?

— Как же, присматривает, Макалистер. Все в порядке. Дал ему пять фунтов. Если к тебе подойдет шотландец, похожий на малого пророка, не пугайся. Кивни и похвали сад. Увидишь отца — кланяйся.

— Потрясающе! — вскричал Генри.

— Я тебе говорил.

— Буду бродить…

— Пока Пру не вернется…

— Поговорю с ней…

— … и помиришься. А то, передай записку с верным человеком. Приготовь заранее. В чем дело?

— О, Господи!

— Что с тобой?

— Ничего не выйдет. Твой отец меня знает.

— Неужели ты думаешь, — удивился Фредди, — что дядя Галли это упустил? Он вышлет первой же почтой

— Что?

— Ее.

Генри побледнел.

— Не ее?

— Именно ее. Он сразу пошел к Биффену и забрал

— Ой!

— Честное слово. Глист, я тебя не понимаю! Сам я ее не видел, но ассирийский царь — это очень солидно. В конце концов, нужен же тебе грим, вот и бери, от всей души советую. Ладно, пока! Желаю удачи.

Глава 6

Полковник Уэдж сидел в ногах постели и беседовал с женой, пока она завтракала, как у них повелось. Он встал, подошел к окну, нервно позвякивая ключами в кармане.

— Нет, что за человек! — сказал он. — В жизни такого не видел. Если бы рядом случился добрый друг и проследил, куда он смотрит, ему бы показалось, что эти слова относятся к садовнику с граблями, который стоит внизу, на газоне, и он бы с ним согласился. Природа создала в свое время много странных существ, в том числе — вот это. Особенно в нем поражала борода, светло-горчичного цвета, ассирийской формы.

Но друг ошибся бы. Полковник говорил не о нем. Когда сердце гнетет забота, до садовников ли, даже бородатых? Говорил он о Типтоне Плимсоле.

Многие отцы смотрят на поклонников дочери как пастухи, у которых хотят увести овечку. Полковник был не из них. Не принадлежал он и к тем, кто сидит сложа руки, пуская все на самотек, тем более если поклонник — миллионер.

— Чего он ждет? — сварливо спросил он, возвращаясь к постели. — Ясно, что он влюбился. Чего же он ждет, а?

Леди Гермиона печально с ним согласилась. И она любила расторопность, сочувствовала смелости. Вид у нее был такой, словно кухарка учуяла, что подгорает обед.

— Да, странно, — сказала она.

— Странно? — переспросил полковник. — Я бы сказал, мерзко. Леди Гермиона опять согласилась.

— Так хорошо все шло, — прибавила она. — Вероника сама не своя. Она страдает.

— Ты заметила? Молчит и молчит.

— Как будто размышляет.

— Именно. Напоминает эту девушку, у Шекспира… Как это там? Черви какие-то, щека… А, вот! «Она молчала о своей любви, но тайна эта, словно червь в бутоне, румянец на щеках ее точила».[134] Размышляет. А что ей делать? Влюбилась с первого взгляда. Знает, что и он влюбился. Казалось бы — все хорошо? Нет!.. Мычит, гудит, топчется. Трагедия! Знаешь, что мне Фредди сказал? — Полковник понизил голос. — Этот Плимсол держит контрольный пакет самой большой сети магазинов. Сама понимаешь.

Леди Гермиона кивнула, как кухарка, которая видит, что спасти обед нельзя.

— Он такой милый, — сказала она. — Тихий, деликатный. Совершенно не пьет. Что такое?

Вопрос был вызван криком, сорвавшимся с уст ее мужа. Если не считать одежды, полковник Уэдж походил на Архимеда, выпрыгивавшего из ванны с криком «Эврика!».

— Старушка, — вскричал он, — дело ясно! Не пьет. Пить-то он пьет, но что? Ячменную воду. Разве можно сделать самый трудный, самый решительный шаг на ячменной воде? Да раньше, чем подойти к тебе, я выдул кварту пива с шампанским! Ну, все. Иду прямо к нему, кладу руку на плечо и так это, по-отцовски, говорю: «Опрокинь стаканчик и — вперед!»

— Эгберт! Этого делать нельзя!

— А что?

— Нельзя и все.

Полковник растерялся, лицо его угасло.

— Вообще-то ты права, — признал он. — Но кто-то должен ему намекнуть. На карту поставлено счастье двух сердец. Сколько можно тянуть волынку?

Леди Гермиона села в постели, расплескивая чай. Похожа она была на женщину-Архимеда.

— Пруденс!

— Пруденс?

— Намекнет.

— Что-то в этом есть… Пруденс, э? Я тебя понимаю. Серьезная, порывистая девушка… Любит кузину… Страдает за нее… «Не обижайтесь, пожалуйста, мистер Плимсол…» Да, что-то есть. А она согласится?

— Согласится. Ты не заметил, как она изменилась? Стала тише, рассудительней… делает добро. Вчера говорила, что надо помочь викарию с этим базаром. Это очень показательно.

— Да уж, викарию не поможешь, если ты не… хм… хороший.

— Пойди, поговори с ней.

— Ладно, старушка.

— Я думаю, она у Кларенса, — подсказала леди Гермиона, допивая чашку и наливая себе новую. — Вчера она говорила, что надо там прибрать.

«О, гнезда родовитых англичан, — пела Фелисия Доротея Хеманс,[135] явно их любившая, — как вы прекрасны!»; и гнездо девятого графа Эмсвортского вполне подходило под это определение. Тяжелое, серое, величественное, окруженное садами и парками, с собственным озером и личным флагом на самой высокой башне, оно и впрямь радовало глаз. Даже Типтон Плимсол, не такой уж поэтичный, щелкнул языком, произведя звук, похожий на хлопанье плетки, и сказал: «Вот это да!»

Но, как бывает часто с этими гнездами, надо зайти внутрь, чтобы все понять. Топчась перед замком на террасе, Типтон Плимсол испытывал всякие чувства к его обитателям. Ну, типы, подумал он, ну и экземпляры! Один к одному. Сами посудите: