Ученик убийцы. Королевский убийца (сборник) - Робин Хобб

– Тогда дай мне эти проклятые шесть медяков, – безнадежно взревел торговец. Я медленно вытряс монеты из кошелька и стал вертеть их в руках.

– А ты довезешь его туда, где я живу? – спросил я, когда человек выхватил у меня деньги.

– Неси его сам, парень. Ты меня разорил и прекрасно знаешь это.

С этими словами он схватил клетку с голубями и горлицами и погрузил ее на телегу. За ней последовала клетка ворона. Торговец не обратил внимания на мои сердитые протесты, влез на сиденье и натянул вожжи. Старая кляча потащила скрипящую повозку в сгущающиеся снежные сумерки.

– И что мне теперь с тобой делать? – спросил я волка.

Выпусти меня. Освободи меня.

Не могу. Небезопасно.

Если бы я отпустил волка посреди города, он никогда бы не добрался живым до леса. Здесь было слишком много собак, которые бы сбились в стаю, чтобы загнать его, и слишком много людей, которые могли бы застрелить его, польстившись на шкуру. Или просто потому, что он волк. Я нагнулся к клетке, намереваясь приподнять ее и посмотреть, насколько она тяжелая. Волк бросился на меня, оскалив зубы.

Назад! – Я мгновенно пришел в ярость. Ярость заразна.

Я убью тебя. Ты такой же, как он. Человек. Ты будешь держать меня в этой клетке, да? Я убью тебя. Я вспорю тебе живот и буду играть с твоими кишками.

Назад, я сказал!

Я толкнул его сильно, и он снова сжался. Волк скалил зубы и скулил, обескураженный тем, что я сделал, но отскочил в угол клетки. Я схватил клетку и поднял ее. Она была тяжелой и, оттого что волчонок метался по полу, легче не становилась. Но я мог нести ее. Не очень далеко и недолго. Но если делать это с остановками, я смогу вынести его из города. Взрослым он, наверное, весил бы столько же, сколько я. Но сейчас это был отощавший щенок. Моложе, чем мне сперва показалось.

Я поднял клетку и прижал ее к груди. Если бы он бросился на меня сейчас, то мог бы причинить какой-нибудь вред, но волчонок только скулил и жался в угол. Из-за этого клетку было очень трудно нести.

Как он поймал тебя?

Я тебя ненавижу.

Как он поймал тебя?

Он вспомнил логово и двух братьев. Мать, которая приносила ему рыбу. И кровь и дым, когда его братья и мать превратились в зловонные шкуры для человека в сапогах. Волчонка вытащили последним и швырнули в клетку, которая пахла хорьками. Он питался одной падалью. И жил ненавистью. Ненависть. Вот на чем он вырос.

Ты родился поздно, раз твоя мать кормила тебя нерестящейся рыбой.

Он рассердился на меня.

Все дороги шли в гору, а снег сделался липким. Мои изношенные сапоги скользили по обледеневшей булыжной мостовой, плечи болели от неудобной ноши. Я боялся, что начну дрожать. Мне приходилось часто останавливаться, чтобы отдохнуть. Я твердо решил не думать о том, что делаю. Я сказал себе, что не буду связан с этим волком или каким-нибудь другим существом. Я обещал себе. Я просто откормлю этого щенка, а потом отпущу его где-нибудь. Баррич никогда ничего не узнает. Мне не придется снова вызвать его отвращение. Я поднял клетку. Кто бы мог подумать, что такой паршивый щенок окажется таким тяжелым.

Не паршивый! – Негодующе. – Блохи. Клетка полна блох.

Значит, я не вообразил себе этот зуд на груди. Прелестно! Придется сегодня снова помыться, если я не хочу делить постель с блохами до конца зимы.

Я добрался до окраины Баккипа. Начиная с этого места дома встречались редко, а дорога круто шла вверх. Очень круто. Снова я опустил клетку на заснеженную землю. Щенок сжался в ней, маленький и несчастный теперь, когда его оставила ненависть, поддерживающая его. Он был голоден. Я принял решение.

Сейчас я вытащу тебя. Я понесу тебя на руках.

Никакого ответа. Он внимательно смотрел на меня, пока я возился с замком и открывал дверь. Я думал, что он проскочит мимо меня и исчезнет в темноте. Вместо этого он, сжавшись, сидел на своем месте. Я протянул руку в клетку и схватил волчонка за шкирку, чтобы вытащить. Он прыгнул как молния и в ту же секунду оказался на мне, упираясь лапами в мою грудь. Он метил вцепиться зубами в горло. Я едва успел сунуть кулак свободной руки ему в пасть. Я продолжал держать его за шиворот и с силой пихал руку ему в пасть – глубже, чем ему бы хотелось. Его задние ноги рвали мой живот, но камзол был достаточно плотным, чтобы волчонку не удалось поранить меня. Через мгновение мы покатились по снегу, щелкая зубами и рыча, как дикие твари. Но я был тяжелее, и на моей стороне был многолетний опыт возни с собаками. Я повалил волчонка на спину и держал так, беспомощного, пока он мотал головой и называл меня отвратительными именами, для которых нет слов в человеческом языке. Когда он окончательно изнемог, я нагнулся над ним. Я схватил его за горло, склонился ниже и взглянул ему в глаза. Это был физический приказ, который он понял. Я добавил к этому:

Я волк. Ты щенок. Ты будешь подчиняться мне.

Я держал его, глядя ему в глаза. Волчонок быстро отвел взгляд, но я не отпускал его до тех пор, пока он снова не посмотрел на меня и я не увидел в нем перемены. Я отпустил его, встал и отошел в сторону. Щенок лежал неподвижно.

Встань. Подойди сюда.

Он перевернулся и двинулся ко мне – брюхо почти у самой земли, хвост поджат. Подойдя ближе, он упал на бок и повернулся животом вверх. Он тихо скулил.

Через мгновение я смягчился:

Все в порядке. Нам просто надо было понять друг друга. Я не хотел причинять тебе боль. Теперь пойдем со мной.

Я протянул руку, чтобы почесать волчонку грудь, но, когда я дотронулся до него, он взвизгнул. Я ощутил красную вспышку его боли.

Что у тебя болит?

Я увидел обитую медью дубину человека с клетками.

Все.

Я старался быть очень осторожным, ощупывая его. Старые струпья, шишки на ребрах. Я встал и кровожадно пнул клетку ногой, отбрасывая ее в сторону. Волчонок подошел и прижался к моим коленям.

Голоден. Замерз. Так устал.

Теперь его чувства снова вливались в мои, как кровь. Была ли это моя ярость или его собственная? Я решил, что это не имеет значения. Я осторожно поднял волчонка и встал. Без клетки, крепко прижатый к моей груди, он весил гораздо меньше – только мех и длинные растущие кости. Я пожалел о том насилии, которое применил, но в то же время знал, что это единственный понятный ему язык.

– Я позабочусь о тебе! – Я заставил себя сказать это вслух.

Тепло, – подумал он благодарно, и я воспользовался моментом, чтобы натянуть на него мой плащ.

Его ощущения сливались с моими. Я чувствовал свой запах в тысячу раз сильнее, чем мне хотелось бы. Лошади, и собаки, и дым от горящего дерева, и пиво, и запах духов Пейшенс. Я сделал все, что мог, чтобы закрыться от чувств волка. Я прижал его к себе и понес вверх по крутой дороге, к замку. Я знал один заброшенный дом. Когда-то там жил старик, разводивший свиней далеко за амбарами. Теперь дом пустовал. Он почти развалился и стоял слишком далеко от города. Но как раз это мне и было нужно. Я оставлю волчонка там и принесу ему костей, чтобы грызть, и каши, чтобы набирать вес, и соломы, на которой он мог бы лежать. Неделя или две, может быть месяц – и он поправится и будет достаточно силен, чтобы самому заботиться о себе. Тогда я отведу его к западу от Баккипа и выпущу на свободу.

Мясо?

Я вздохнул.

Мясо, – обещал я.

Никогда ни одно животное не улавливало моих мыслей настолько полно и не передавало мне свои так ясно. Хорошо, что мы недолго будем вместе. Очень хорошо, что он скоро уйдет.

Тепло, – возразил он мне.

Он положил голову мне на плечо и заснул. Мокрый нос сопел у моего уха.

Глава 5

Гамбит

Безусловно, существует древний кодекс поведения, гораздо более жесткий, чем сегодняшний. Но я бы сказал, что мы не так уж далеко ушли от этих законов, а только как бы отодвинули их в сторону. Слово воина все еще нерушимо, и среди тех, кто сражается плечом к плечу, нет ничего более порицаемого, чем лгать своим товарищам или бесчестить их. Законы гостеприимства по-прежнему запрещают тем, кто преломил хлеб за столом человека, проливать кровь в его жилище.

Зима вступила в свои права над Оленьим замком. С моря одна за другой шли бури, чтобы обрушить на нас свою ледяную ярость, а потом уйти. Зима, как обычно, выдалась снежной, и на сторожевых башнях, словно глазурь на ореховых пирожных, белели огромные сугробы. Ночи становились дольше, а если ветер разгонял облака, над нами сияли холодные звезды. После моего долгого путешествия домой из Горного Королевства свирепость зимы уже не пугала меня так, как прежде. Во время ежедневных походов в конюшню и старый свинарник щеки мои могли гореть от холода, а ресницы слипаться от мороза, но я всегда знал, что дом и теплый камин совсем близко.