Император, который знал свою судьбу. И Россия, которая не знала… - Борис Романов

Вот что написал Эдвард Радзинский в своей книге о встрече с неким старым чекистом, который рассказал ему, в частности, следующее:

Я расскажу вам то, что говорилось второму поколению советских разведчиков в разведшколе… это 1927–1929 годы. Все они давно в могилах — и вы вряд ли услышите это от кого-нибудь, кроме меня… Итак, на разведуправских курсах нам рассказали следующее: надо было расставить Семью как можно удобнее для расстрела. Комната (наверху) была узкая — и боялись, что сгрудятся. И тогда Юровский придумал. Он им сказал, что надо сойти в подвал, потому что есть опасность обстрела дома. А пока суть да дело — их должны сфотографировать. Потому что в Москве-де беспокоятся и слухи разные ходят — о том, что они сбежали (действительно, в конце июня была тревожная телеграмма об этом из Москвы. — Э. Р). И вот они спустились вниз и встали, для фотографии, вдоль стены. И когда они построились…

Далее Радзинский пишет уже от себя:

Как все, оказывается, просто! Ну конечно же, он придумал, будто семью собираются фотографировать. Возможно, даже пошутил, что он-де бывший фотограф. Отсюда его команды, о которых пишет Стрекотин: «Станьте налево… а вы направо». И отсюда спокойное подчинение всех действующих лиц этой сцены. А потом, когда они встали, ожидая, что внесут фотоаппарат… [93, с. 458–505].

Итак, странный гость Радзинского рассказал ему версию, которую сам он (старый чекист) слышал в ЧК (НКВД) в 1920-х гг. — мол, слова о необходимости фотографии были использованы Юровским как уловка для того, чтобы расставить узников в подвале, не вызвав их беспокойства, — и Радзинский якобы поверил в эту версию.

Однако фотография живой Царской семьи действительно нужна была Ленину в Москве! Что же на самом деле случилось в подвале?

Вероятно, Юровский действительно готовился фотографировать узников, но что-то помешало ему сделать это. Что-то — или кто-то? Скорее всего, пьяный Ермаков (бывший каторжник, он был действительно сильно пьян в ту ночь) — этот зверь чем-то оскорбил Александру Федоровну (она просила принести в подвал стулья), и ее особенно ненавидел как раз Ермаков… Вероятно, Николай вступился за нее… Здесь и далее мы можем только высказывать предположения. Вероятно, началась свалка, стрельба, кровавая резня…

Более того, можно предположить, что чекисты и не собирались расстреливать всю Царскую семью (а только Николая и Алексея), или что всех узников после фотографирования собирались вывезти в Коптяковский лес и расстрелять там.

Я думаю, действительный план Юровского заключался в том, чтобы в ночь на 17 июля после фотографирования вывезти всех узников в Коптяковский лес и там отдать их на растерзание отряду Ермакова (двадцать пять человек). Вспомните, Михаил Романов был убит близ Перми в лесу. Узники Алапаевска тоже были убиты за городом.

Накануне расстрела Ермаков обещал своим красным бандитам отдать царских дочерей — конечно, они изнасиловали бы их перед убийством. Известно, что отряд Ермакова был разочарован и недоволен тем, что они увидели узников утром 17 июля в лесу уже мертвыми…

Абсолютно все исследователи расстрела Царской семьи — следователи, историки и писатели — уверены в «ненадлежащем» или безобразном исполнении расстрела и называют это ужасной резней. Никогда и никто, ни до, ни после 17 июля 1918 года, не проводил массовые расстрелы (11 узников!) в маленьком закрытом помещении. Юровский был опытным чекистом, все члены расстрельной команды (11 или 12 человек) имели опыт войны — неужели им были неизвестны «простые» правила расстрелов?!

Единственное возражение может быть таково: Юровский боялся, что заговорщики-монархисты способны освободить Царскую семью по дороге в Коптяковский лес — поэтому он принял решение расстрелять узников в подвале дома Ипатьева. Однако это возражение не выдерживает критики, если вспомнить, что по воспоминаниям самого Юровского все заговорщики-монархисты были под контролем ЧК, и ЧК использовала их в своих целях.

Таким образом, наиболее вероятной версией трагедии гибели Царской семьи является та, которую я изложил выше.

Утро после казни

В пользу этой версии говорит и подавленное состояние, о котором позже говорили как сами участники расстрела, так и свидетели. Некоторые не смогли продолжать убивать после первых выстрелов, выбегали во двор, блевали там. Но главное — поведение самого Якова Юровского. Сразу после казни он ушел в свой кабинет и несколько часов лежал там на диване с холодным компрессом на голове. И это «железный и опытный чекист»! Конечно, можно сослаться на то, что убивать детей ему до этого не приходилось. Однако если решение о расстреле членов Царской семьи было принято заранее, то поведение участников расстрела выглядит все же очень странно. Известный журналист А. Мурзин подробно изучал обстоятельства расстрела и составил почасовую хронологию событий 17–19 июля 1918 года. Вот что он установил:

Итак, я утверждаю:

Первое: Юровский не отвозил трупы в Коптяковский лес. Это сделали Ермаков и Медведев-Кудрин с тремя помощниками — Леватных, Костоусовым и Партиным, а также с шофером Люхановым. Юровский же — после того, как трупы увезли и замыли кровь в доме и во дворе, — он ушел в свою канцелярию (в комендантскую комнату). Это следует из показаний попавшего в плен к белым начальника охраны Царской семьи Павла Медведева колчаковскому следствию.

Дальше, с утра и до полудня 17 июля, Юровский ездил по городу. Его возил кучер А. Елькин (у М. К. Дитерихса — А. Елкин), указавший белому следствию все адреса, где побывал Юровский до полудня 17 июля… Чем был занят Юровский во второй половине дня 17 июля? Петр Ермаков говорил мне (на встрече в 1952 году — Б. Р.): обнаруженные на великих княжнах драгоценности («бриллианты») «нарушили все планы по уничтожению трупов». В середине дня вся разбойная верхушка большевиков — Голощекин, Белобородов, Войков, Юровский — примчалась к шахте номер 7. Ермаков сдал им драгоценности (снятые с трупов) «поштучно» [74].

Итак, погрузка трупов (там были еще и полуживые жертвы) на стоявший во дворе дома Ипатьева грузовик Люханова происходила в предутренней темноте. Их вывоз в Коптяковский лес и попытки уничтожения трупов длились с самого раннего утра до вечера или до второй половины дня 17 июля под руководством не «железного и надежного» Юровского, а пьяного еще до расстрела бандита Ермакова, который наверняка «добавил» еще стакан-другой после расстрела… В таких обстоятельствах не то что две полуживые жертвы (Алексей и Анастасия) могли исчезнуть из грузовика на ухабистой дороге к месту захоронения (как предполагает Э. Радзинский), но их (по крайней мере — Анастасию) могли вынести со двора дома Ипатьева сочувствовавшие и даже влюбленные в царских дочерей солдаты внешней охраны. Простые рабочие парни из команды прежнего коменданта «Дома особого назначения» Авдеева, они не были допущены Юровским к внутренней охране, но оставались в команде внешней охраны и были той ночью у дома Ипатьева.

Возвращаясь к событиям второй половины дня 17 июля, я думаю, наиболее вероятно, что вся верхушка большевиков примчалась к шахте номер 7 не столько из-за обнаружения драгоценностей, сколько из-за исчезновения двух трупов. Драгоценности мог принять у Ермакова один Юровский, но исчезновение двух трупов действительно было чрезвычайным происшествием! Вероятно, Ермаков и его люди сначала пытались найти исчезнувшие тела (Алексея и Анастасии) самостоятельно. Но не сумели это сделать и были вынуждены сообщить об исчезновении тел Юровскому. Тот не мог не доложить об этом своему начальству. Сам он в «Записке» упоминает, что обстановка на совещании в Уралсовете днем 17 июля при его докладе была очень тяжелая… Почему? Если расстрел членов Царской семьи был запланирован заранее (и, как известно, члены Уралсовета горели ненавистью к Царской семье), то почему «обстановка была очень тяжелая»?

Ответ почти очевиден: во-первых, потому что расстрел пошел не так, как планировалось (и не была сделана фотография живой Царской семьи), и — во-вторых, еще гораздо хуже — два трупа исчезли! Поэтому Юровский не сделал и второй фотографии — трупов членов Царской семьи для отчета Свердлову…

…Каждый раз, когда я размышляю или пишу об убийстве Царской семьи, меня охватывает чувство усталости, безнадежности и брезгливости к убийцам… и к тем советским партполитработникам и историкам, которые поддерживали ложь цареубийц…