Император, который знал свою судьбу. И Россия, которая не знала… - Борис Романов

…Расстрел последнего российского Императора осложнил обстановку на Урале. Мятежи вспыхнули в Оханском, Осинском, Кунгурском, Красноуфимском, Чердынском и других уездах Пермской губернии, в ряде районов Уфимской, в Уржумском уезде Вятской губернии. Под влиянием эсеров и меньшевиков взбунтовалась не только мелкая буржуазия города и деревни, но и значительная часть среднего крестьянства. К мятежникам примкнули отдельные слои рабочих. Бунтовщики жестоко расправлялись с коммунистами, работниками государственных учреждений, их семьями. Так, в селе Сепыч Кунгурского уезда в первые дни мятежа кулаки замучили и расстреляли 46 советских работников, в Кизганбашевской волости Уфимской губернии от рук мятежников погибло 300 человек. Некоторые белогвардейско-эсеровские мятежи подавлялись в короткие сроки. Однако чаще они приобретали затяжной характер, восставшие длительное время оказывали сопротивление советским войскам [94, глава «Главный фронт республики»].

Действительно интересно! Оказывается, сами большевики тех лет, а затем и советские историки (авторы цитируемого сборника) считали если не главной, то очень важной причиной мятежей и бунтов на Урале во второй половине лета 1918 года расстрел Царской семьи! Против большевиков бунтовали меньшевики и эсеры (даже без белых или монархических «закоперщиков»). Неудивительно: ведь и сами уральские большевики считали расстрел Царской семьи событием, которое должно сплотить и усилить уральских рабочих — мол, отступать некуда, белые этого не простят! А вышло наоборот: многие города и села под началом эсеров и меньшевиков взбунтовались против большевиков — значит, они считали убийство Царской семьи преступлением, излишней жестокостью большевиков!

При этом сначала ведь большевики сообщили только о расстреле Николая II. Но и этого оказалось достаточно для начала бунта на Урале. Конечно, это не было главной причиной. Важнее было то, что большевики к июлю 1918 года уже всех «достали» своим военным коммунизмом и жестокостью. Известие же о безсудном расстреле Царя переполнило чашу терпения…

Современные ленинисты, социалисты и либералы могут сказать, что результаты выборов в Учредительное собрание в ноябре 1917 года оказались антимонархическими: большевики набрали около 25 % голосов, а левые партии в целом — до 70 %.

Однако напомним, что:

• монархические партии, организации и газеты были после отречения запрещены Временным правительством;

• вся либеральная и левая печать все это время (с марта по ноябрь) вела разнузданную антимонархическую пропаганду, скрывая при этом правду о результатах работы следственной комиссии Временного правительства (ВЧСК), которая полностью опровергла все обвинения против Царской семьи;

• к ноябрю 1917 года Временное правительство полностью обанкротилось, выборы, хотя и были свободными и демократическими, но проходили уже после свержения Временного правительства, и при этом — до того, как большевики показали свой звериный оскал. Народ жаждал наведения порядка — этим и объясняется высокий процент голосов в пользу большевиков. Но им и этого показалось мало — через полтора месяца они разогнали Учредительное собрание и расстреляли из пулеметов мирные демонстрации в его защиту. Бесы заполонили Россию.

Как написал замечательный поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1917 года:

Белое движение и монархисты

Отдельные генералы Белого движения были убежденными республиканцами (например, Деникин), другие в сущности не были против монархии (Алексеев, Корнилов). Уже на первом этапе некоторые белые военачальники пытались создавать монархические воинские части. Генерал от кавалерии Федор Артурович Келлер, известный своей телеграммой в поддержку Государя против отречения, получил согласие Деникина на самостоятельное формирование монархической Северной группы Добровольческих войск в районе Пскова и Витебска и имел на это благословение Патриарха Тихона. Заметим, что Деникина Патриарх отказался благословить, но затем благословил Верховного Правителя адмирала Колчака.

В 1918 году на северо-западе и юге была возможность создания антибольшевистского фронта под монархическими знаменами, совместно с Донской армией атамана-монархиста П. Н. Краснова, Южной армией генерала Н. И. Иванова в Воронежской губернии, Астраханской армией полковника князя Тундутова и будущей армией генерала Н. Н. Юденича на северо-западе, и с армией гетмана Скоропадского на Украине. Были надежды, что при успехе этих планов и Добровольческая армия Деникина войдет в этот общий фронт. Однако близорукая германская поддержка большевиков как своих ставленников и ориентация Деникина на верность Антанте, требовавшей восстановления восточного фронта против немцев, не позволили этому плану осуществиться.

Некоторые генералы, предавшие в феврале-марте 1917 года Николая II (Алексеев, Рузский), вскоре горько пожалели об этом. Понимали это и многие другие лидеры Белого движения. Идея реставрации монархии в прежнем виде была непопулярна среди большинства его организаторов (генералитета и прежней российской элиты), но простой народ принял бы Царя со вздохом облегчения. Вот, например что писал генерал-лейтенант К. В. Сахаров (телеграфировавший 2 марта за отречение) о разочаровании, с которым крестьяне встретили Белую армию в 1918 году:

Встала русская земля. За что же готовы они отдать свою кровь, сложить свою голову, пожертвовать своими семьями? Не за партии, не за дешевые лозунги социалистов идут они в смертный бой с интернационалом… Послушайте, что говорят эти крестьяне в своих семьях и на своих сходах: «Надо кончать с этим делом. Как разрушили землю нашу! А все оттого, что Царя им не надо стало. Вишь, сами власти захотели. Всех врагов Царских истребить надобно…»

Сильно была распространена в народе версия, что Белая армия идет со священниками, с хоругвями и поют «Христос Воскресе»… Спустя пять недель, когда я прибыл на фронт, мне передавали свои думы крестьяне при объезде мною наших боевых частей западнее Уфы:

— Вишь ты, Ваше Превосходительство, какое дело вышло, незадача. А то ведь народ совсем размечтался, конец мукам, думали. Слышали, с белой армией сам Михал Лександрыч идет, снова Царем объявился, всех милует, землю дарит. Ну, народ православный и ожил, осмелел, значит, комиссаров даже избивать стали. Все ждали, вот, наши придут, потерпеть немного осталось. А на поверку-то вышло не то».

Именно этим чувством, что «вышло не то», и объясняется главная причина народной пассивности. Раз «господа» не шли под знаменем Царя, не подымали его на стяги, не стремились видеть его на престоле, то народ не знал, что ему и думать. В народе началось расслоение: кто поддался красной агитации и пошел с большевиками, кто — белой и пошел с генералами. Хотя и тех и других в душе своей народ почитал за узурпаторов. Отношение же к свергнутому Императору и его семье в народе было либо сочувственным (в большинстве), либо внешне равнодушным, либо яростно отрицательным, — но все эти чувства скрывали общую народную растерянность.

Конечно, все сказанное не умаляет достоинство и подвиг Белого движения для спасения России от ига большевизма, но все же, все же… Можно не сомневаться, что Белые победили бы с большинством народа, если бы имели общую объединяющую идею — не только против красных, но и за Царя. Но, что было, то и было [73].

Приведем выдержку из воспоминаний одного из лидеров Белого движения генерала Дитерихса [98]:

Мы все повинны в бедствиях, постигших нашу Родину; мы все повинны в том, что еще до революции между нами, интеллигентами, и народом оказалась пропасть; мы все повинны в том, что народ оказался не с нами, а с пришлыми, ему совершено чужими нехристями; наконец, мы все повинны в трагической судьбе, постигшей Дом Романовых, хотя и не участвовали фактически в ужасных кровавых злодеяниях <…> Какой ужас, какой позор таятся в сути всех этих вышеуказанных слухов; какой позор для нас всех, допускавших и распространявших такие низкие мысли… Как мы не знали духовной и национальной мощи нашего Царя [39].

В рядах Белых армий сражались видные монархисты, такие как генералы Марков, Каппель, Краснов, Врангель, Колчак, Дитерихс, полковники Дроздовский, Гершельман, Глазенап, Кириенко и тысячи других офицеров. Петр Николаевич Врангель, Правитель юга России, говорил:

Царь должен явиться только тогда, когда с большевиками будет покончено, когда уляжется та кровавая борьба, которая предстоит при их свержении. Царь не только должен въехать в Москву на белом коне, на нем самом не должно быть крови гражданской войны — и он должен явиться символом примирения и высшей милости [99].