Медный король - Марина Дяченко

Ногай зашипел сквозь стиснутые зубы. Его взгляд обещал сотню плетей; Имиль поднялся и чуть снова не упал. Капли соуса стекали у него по щекам, по волосам, по подбородку.

Капитан набычился. Властелин впервые оторвался от бумаг. Его взгляд, равнодушный и пустой, нашел Имиля и на одно мгновение изменился.

– Что ты здесь делаешь?

Имиль пошатнулся. Надо было ответить, как полагается, что он служит на «Пузане» младшим коком, но мальчик, как в скверном сне, не мог сказать ни слова.

Властелин встал. Пересек каюту, будто не чувствуя качки, подошел вплотную к Имилю, взял его за перепачканный соусом подбородок:

– Почему ты не в замке? Почему ты здесь?

– Я младший кок…

Властелин обернулся к Ногаю:

– Кто приказал взять его в поход?

Кок растерялся:

– Я не… он сам напросился, властелин, мы просто кликнули клич по кухне… Кто хочет… Народу-то много требуется, а он толковый… Даром что руки дырявые…

– Ты сам напросился? Захотел идти в поход?

Имиль не выдержал его взгляда и зажмурился.

– Дай ему полотенце, – отрывисто приказал властелин. – И убери тут… потом поговорим.

Два унылых часа Имиль ждал этого «потом». Ногай пока не трогал его – может быть, жалел. Работы на камбузе было, как всегда, полно; еще и первого боя не случилось, еще противник вдали не показался, а жрать всем охота: кочегарам, пропахшим вонючим дымом, матросам, по паучьи снующим на страшной высоте в переплетенных снастях. А стрелки и абордажники, бездельники и сквернословы, – те целыми днями дрыхнут на палубе, чтобы проснуться к обеду и выбранить Имиля за нерасторопность.

Он старался отвлечь себя посторонними мыслями, но выходило плохо. Тогда он отставил жирный котел (все равно пропадать) и потихоньку выбрался на палубу, где светило солнце, дул свежий ветер и поперек синего неба лежал будто черный пушистый хвост: тянулся дым из толстенной трубы.

Вдоль борта, цепляясь за натянутые канаты, Имиль пробрался на носовую часть. Здесь возвышалась вторая труба, без дыма. Широкий раструб ее был обращен вперед и походил на разинутый рот. Имиль почему-то боялся этого раструба; в нем гудел ветер и слышалась глухая возня. Имиль старался не подходить к трубе без крайней надобности.

На досках палубы сидели солдаты, играли в «камушки» и не обращали на младшего кока никакого внимания. Имиль встал у борта, подставив ветру лицо. Ветер трепал его куртку, пропахшую топленым жиром и дымом. Впереди, и справа, и слева расстилалось море. Рядом, почти нос к носу, легко шла флагманская «Крылама», самый красивый корабль всей эскадры. Тесно, как печорки в стаде, следовали за ним другие суда: казалось, море кипело под ними. Попутный ветер, ровный, постоянный, наполнял цветные паруса: зеленые с красным из порта Фер, желтые с белым, синие, малиновые – неведомо каких портов, и дальше, дальше, всех цветов и оттенков. Казалось, идут не на войну, а на праздник; Имиль глубоко вздохнул. Для настоящего мужчины единственный праздник – война; так сказал какой-то стражник еще в замке, а Имиль запомнил его слова.

Ему пятнадцать. Пусть он тощий и узкоплечий для своих лет, но он – мужчина; если бы удалось уговорить властелина дать ему меч и позволить сражаться!

Имиль улыбнулся собственным мыслям. Кто же даст ему меч; корабль забит меченосцами, арбалетчиками, умудренными воинами, бывавшими во многих боях. Что против них Имиль, все детство пасший печорок, все отрочество просидевший на замковой кухне?

Он посмотрел на «Крыламу», рассекавшую воду острым носом. За ней тянулся хвост дыма, а на носу тоже возвышалась труба с черным раструбом, похожим на разинутый рот. Будто корабль требовал кормежки; Имиль вздрогнул – и рассмеялся: не ему кормить флагманский парусник. Не ему разливать суп и разносить кашу, резать хлеб и толочь зерно: «Крылама» возьмет свое в бою…

Он вдруг почувствовал, что устал. Сел на бухту свернутого каната, жесткого, с крупинками соли между волокнами. Закрыл глаза; ему представились пещеры у родного поселка. Он не вспоминал их несколько лет.

В пещерах прыгало эхо. Пугливые печорки шарахались от громких звуков, и потому Имиль вместе с другими ребятами-пастухами забирались глубоко под гору, подальше от жующего слепого стада. И там, в переплетениях подземных тоннелей, играли в эхо. Сперва просто кричали на разные голоса, завывали и щелкали, потом пели песни. Изловчившись, можно было устроить так, чтобы твой собственный голос подпевал тебе, надо было только найти правильное «ухо» в тоннеле; старшие парни заставляли эхо непристойно ругаться, девчонки – их было мало среди пастушков – смеялись… Никто не боялся ни темноты, ни путаницы подземных ходов: они так же свободно чувствовали себя под горой, как Ногай на собственном камбузе…

Ногай?!

Имиль разлепил глаза. Старший кок возвышался над ним, уперши руки в бока.

– Иди!

– Что?

– Иди, щенок… Да хранят тебя твои добрые боги.

«Пузан» замедлил ход, половину парусов убрали и на «Крыламе». Шлюпка висела над самой водой. Матросы ждали у лебедок. Властелин стоял у борта, глядя на идущий параллельным курсом корабль под черными парусами.

– Имиль, почему ты не остался в замке?

– «Для настоящего мужчины единственный праздник – война», – пробормотал мальчик, не успев подумать.

– Что? – властелин приблизил свое страшное, бледное, с очень черными глазами лицо к такому же бледному лицу подростка. – Что ты знаешь о войне?

Имиль сглотнул:

– Разве я нарушил приказ? Разве повелитель приказал мне остаться в замке?

Он заставил себя, не отводя глаза, выдержать цепенящий взгляд властелина. Казалось, прошли долгие минуты и даже часы.

– Хорошо, – проговорил властелин, разглядывая Имиля, будто впервые его увидел. – Тогда слушай мой приказ. Когда начнется… твое место в камбузе. В камбузе, Имиль. Если замечу тебя во время боя на палубе… Ты больше никогда не увидишь моря и никогда не прикоснешься к оружию. Обещаю.

И, не оглядываясь, он скользнул по веревочному трапу вниз; шлюпка встала на воду, почти сразу же взмыли весла, и через несколько минут маленькое суденышко полетело по волнам, торопливое, будто птица кричайка, и все равно медлительное рядом с большими кораблями. Шлюпка поравнялась с кормой «Крыламы», оттуда сбросили конец. Бездельники-солдаты столпились на борту, глазея. Старший кок Ногай взял Имиля за шиворот, крепко, но без злобы, и собирался вести на камбуз, когда с мачты донесся вдруг надсадный вопль впередсмотрящего:

– Паруса! Паруса на горизонте!

Флот Мирте шел под золотыми парусами. Они поднимались на горизонте, как солнечное марево. Развияр прищурился; сотни кораблей шли в едином строю, при том, что на стороне Золотых не было мага, управляющего ветром. Два воздушных потока – тот, что нес флот Мирте и тот, что по воле Яски наполнял черные паруса «Крыламы» – встречались над морем между двумя флотами и сплетались медленным вихрем.