Проклятие лорда Фаула - Стивен Дональдсон

В глазах великана появилась улыбка, — Это пророчество?

Кавинант пожал плечами.

— Ты знаешь это не хуже меня. Он слишком много думает о том, что ему не удалось овладеть Учением Кевина. Он считает себя неудачником, и будет по-прежнему думать так, даже если ему удастся вернуть Посох Закона. — Это и в самом деле пророчество.

— Не смейся, — внутренне Кавинант понимал, что его знание исходит из того факта, что Протхолл отказался быть выбранным ранихином. — Лучше расскажи мне о Морэме.

Великан с готовностью отозвался:

— Лорд Морэм, сын Вариоля, был выбран сегодня ранихином Хайнерил, который раньше был скакуном Тамаранты, жены Вариоля. Великие лошади вспоминают о ней с уважением. Ранихийцы говорят, что никогда прежде ни один ранихин не выбирал себе второго седока после смерти первого. Воистину, на Равнины Ра пришло время чудес.

— Чудеса, — пробормотал Кавинант. Ему не хотелось вспоминать о страхе, с которым смотрели на него все ранихины. Он заглянул во флягу, словно ее пустота могла оказаться обманчивой.

Одна из домозаботящихся, заметив его жест, заспешила к нему с кувшином. Кавинант узнал Веселую. Она приближалась к нему среди цветов, затем остановилась. Когда она заметила, что он видит ее, то опустила глаза. — Я хотела бы наполнить вашу флягу, — сказала она, — но не знаю, как это сделать так, чтобы не обидеть вас. А вы принимаете меня почти за ребенка. Кавинант состроил гримасу, глядя на нее, — она была для него словно живым упреком, и он весь внутренне сжался. С усилием, сделавшим его голос холодным и официальным, он сказал:

— Забудь о том, что было прошлой ночью. Это была не твоя вина.

Неуклюжим движением он протянул ей флягу. Она подошла ближе и стала трясущимися руками наполнять ее. После этого он отчетливо произнес: — Спасибо.

Она несколько мгновений дико смотрела на него, затем ее лицо смягчилось, и она улыбнулась. Ее улыбка напомнила ему о Лене.

Через силу, как если бы она была лишней ношей, от которой он добровольно отказался освободиться, Кавинант указал ей на место рядом с собой. Скрестив ноги, Веселая села возле его ложа, сияя от счастья и чести, оказанной ей Кольценосцем.

Кавинант попытался придумать для нее какие-нибудь слова, но прежде чем ему удалось сделать это он увидел вохафта Кеана, входящего под свод Обители. Кеан шел прямо к нему тяжелой походкой, словно преодолевая силу взгляда Кавинанта, но когда приблизился к Неверящему, то колебался лишь мгновение, прежде чем задать вопрос:

— Мы беспокоились за тебя. Жизнь нуждается в питании. С тобой все в порядке?

— В порядке? — Кавинант почувствовал, что вторая фляга вина начала оказывать на него воздействие. — Ты разве сам не видишь? Я вот по тебе вижу, что ты здоров, как дуб.

— Для нас ты закрыт, — сказал Кеан бесстрастно, но в то же время и неодобрительно. — То, что мы видим, — это не ты.

Двусмысленность этого высказывания, казалось, должна была вызвать у Кавинанта сарказм, но он сдержался. Пожав плечами, он сказал:

— Как видишь, я ем, — словно не хотел претендовать на такой избыток здоровья.

Кеана, казалось, такой ответ вполне устроил. Он кивнул, слегка поклонился и вышел.

Глядя ему вслед, домозаботящаяся Веселая прошептала:

— Он не любит тебя?

В ее голосе слышался страх перед дерзостью и глупостью вохафта. Казалось, она спрашивала, как он осмелился с ним так обращаться, словно происшедшее прошлой ночью с Кавинантом возвело его в ее глазах в ранг ранихина.

— Для этого у него есть достаточно серьезные основания, — уныло ответил Кавинант.

Домозаботящаяся Веселая выглядела растерянной. Она спросила быстро, словно пыталась узнать что-то запретное:

— Потому что ты «прокаженный»?

Он видел, насколько это серьезно для нее, но чувствовал, что уже слишком много говорил о прокаженных. Подобный разговор компрометировал его сделку.

— Нет, — сказал он. — Просто он считает меня неприятным.

Услышав это, она нахмурилась, словно подозревая его в нечестности, и долго глядела в пол, словно пытаясь использовать силу камня, чтобы измерить его двуличность. Потом встала и снова наполнила до краев флягу Кавинанта. Отвернувшись, она тихо сказала:

— Ты все же считаешь меня ребенком.

Когда она шла прочь от него, бедра ее раскачивались вызывающе и пугающе, словно она полагала, что рискует своей жизнью, обращаясь столь вызывающе с Кольценосцем. Он смотрел ей вслед и удивлялся гордости людей, которые посвятили свои жизни служению другим, и их внутреннему миру, который сделал правду столь труднопереносимой.

Потом он перевел свой взгляд с Веселой на внешний край Обители, где под ярким солнечным светом стояли Морэм и Гибкая. Они стояли лицом друг к другу — каштаново-коричневая женщина и мужчина в голубой накидке — и спорили так, словно это был спор между землей и небом. Ветер доносил до него обрывки разговора:

— Я сделаю это, — настаивала она.

— Нет, послушай меня, — отвечал Морэм. — Он не хочет этого. Ты только причинишь ему страдание, и себе тоже.

Кавинант с беспокойством смотрел на них из прохладной темноты пещеры.

Большой, словно руль, нос Морэма придавал ему вид человека, который смотрит на вещи прямо, и Кавинант чувствовал уверенность, что он действительно не хочет того, против чего возражал Морэм.

Спор вскоре закончился. Гривомудрая оставила Морэма и пошла в нишу Обители. Она приблизилась к Кавинанту и чрезвычайно удивила его, упав перед ним на колени и прикоснувшись лбом к камню. Не поднимая головы и упираясь в пол ладонями, она сказала:

— Я — твой слуга. Ты — Кольценосец, повелитель ранихинов. Кавинант смотрел на нее, разинув рот. Он не понимал ее — в своем удивлении он не мог представить себе чувство настолько сильное, чтобы заставить ее так низко склониться. На лице его внезапно появилось выражение стыда.

— Мне не надо слуг, — проскрежетал он. Но потом увидел Морэма, беспомощно хмурящегося позади Гибкой. Он сдержался и продолжил уже мягче: — Я не достоин чести такого служения.

— Нет, — сказала она волевым тоном. — Я сама видела, как ранихины почтили тебя ржанием.

Кавинант ощущал себя пойманным в ловушку. Казалось, не было способа заставить ее прекратить унижаться. Он долго жил без такта и уважения, но обещал себе сдерживаться, потому что уже во время путешествия из подкаменья Мифиль ощутил последствия его согласия на то, чтобы люди Страны обращались с ним как с каким-то мифическим героем. С усилием он хрипло ответил:

— Но, тем не менее, я не привык к такому. В моем мире… я всего лишь маленький человек. Ваше уважение доставляет мне неудобство.