Лорды Белого замка - Элизабет Чедвик

– Когда моя мама умерла, мне сказали, что она «уехала», – ответила Кларисса и аккуратно вколола иглу в ткань. – Я ждала-ждала, когда она вернется, а она так и не вернулась, потому что умерла, а мне так никто ничего и не сказал.

Девочка держалась с таким самообладанием, что Мод захлестнула невыразимая жалость. Она обняла Клариссу за узенькие плечики и прижала к себе.

– Папа Хависы поссорился с королем Иоанном и был вынужден уехать из Англии, – пояснила она. – Клянусь тебе, что он жив и здоров.

Кларисса кивнула и нахмурилась.

– А когда он вернется? – повторила она, скосив на Мод глаза, и та поняла, что девочка не поверит, пока не увидит Фулька собственными глазами.

– Ну, точно сказать не могу… Буду с тобой честной: мне не хватает его, и я сама бы очень хотела знать, когда папа Хависы вернется.

Это прозвучало так, будто Мод сама себя обманывает. Она вздохнула и принялась искать подходящий шелк для вышивки, но все цвета расплывались и кружились перед глазами, так что невозможно было найти нужную нитку.

Теплый майский бриз перебирал фалы и хлопал свернутыми парусами в гавани Ла-Рошели. Серебристая чайка, покружив над головами людей, села на рею стройной галеры.

– Домчу вас до Англии всего лишь за сутки, – говорил Фульку Мадор, капитан корабля. – Быстрее, чем баклан скользит над водой. – Он хлопнул в ладоши и потер руки, не сводя с потенциального пассажира буравящего взгляда маленьких глаз, окруженных морщинами. – Ну, что скажете?

Фульк оглядел судно. По здравом размышлении, подошел бы любой корабль, курсирующий через пролив. Стоящее чуть дальше у причала старое судно виноторговцев или рыбацкая шхуна под красным парусом, только что сбросившая груз привезенных из Кента устриц. Но Фульку не хотелось размышлять здраво. Ему хотелось сделать широкий жест: именно поэтому он присматривался к самому большому из всех пришвартованных у причала кораблей. Галера сверкала новеньким обшитым корпусом и удивляла богатой резьбой на носу. Если уж возвращаться домой, то с шиком. Фульк решил, что не станет позорно укрываться на какой-нибудь дрянной лодчонке, провонявшей моллюсками или кислым вином. Можно было, конечно, на прошлой неделе отплыть вместе с Хьюбертом Уолтером и епископом Норвичским, но тогда пришлось бы ехать на их условиях, а Фицуорин в тот момент не был уверен, что готов их принять.

– Скажу, что, если мы сойдемся в цене, я арендую судно, – ответил Фульк.

Они направились в портовую таверну, где выпили терпкого красного вина и закусили горячими оладьями с козьим сыром. После ожесточенного торга цена была установлена и половина денег выплачена вперед.

– Не зря, видать, говорят, что успехи на ристалище позволяют разбогатеть, – заметил Мадор, ссыпая деньги в кожаный кошель, какие бывают у моряков.

– Откуда вы знаете, что мы участвовали в турнирах? – удивился Фульк.

– Да у вас на лицах все написано, – хмыкнул капитан и кивнул на Уильяма, который только что к ним присоединился. – Такой молодой, а уже половины зубов нету, одно ухо разорвано. Не жалеет себя человек. – (Уильям негодующе посмотрел на него.) – Или взять вас, милорд. – Мадор протянул руку к Фульку. – У вас на носу отметина – всю красоту испортила. Небось шлем в лицо вколотили?

– Вообще-то, шахматную доску, – сказал Фульк, дотрагиваясь до давно сросшейся кости.

Моряк пожал плечами:

– Ну-ну… Уж я-то знаю, как это выглядит, частенько у наемников такие переломы видел. Да я ведь и сам наемник. – Он отпил добрый глоток вина. – Не зря разбойников называют волчьими головами. У них же волчий голод в глазах! Ну точь-в-точь лесные звери: тощие, вечно рыщут в поисках добычи и готовы ради этого убивать.

– Значит, мы, по-вашему, разбойники?

Мадор невозмутимо потянулся за оладьей, откусил кусок и, обжегшись раскаленной сырной начинкой, стал перекатывать его во рту.

– А то, – неразборчиво пробубнил он.

Фульк переглянулся с Уильямом и поставил бокал на стол. Стекшие с края капли вина оставили на выскобленной дубовой столешнице влажный рисунок.

– Меня зовут Фульк Фицуорин.

Мадор смог наконец закрыть рот с оладьей. Он оживился и мигом перешел на «ты»:

– Как же, слыхал про тебя.

Фульк поморщился. Баллады, как всегда, уже обошли все таверны и пивнушки.

– Болтают, что ты бился на турнире перед самим Филиппом, королем Франции. – Мадор шумно прожевал и проглотил кусок. – А когда побил его лучшего рыцаря, то король предлагал тебе земли и богатства несметные.

– Не совсем так.

«Странно, как разрастаются байки, переходя из уст в уста», – подумал Фульк. Ему и впрямь доводилось сражаться один на один с французскими рыцарями в присутствии Филиппа Французского и побеждать, но подобных поединков было много. Впоследствии король Филипп действительно прислал одного из капитанов своих наемников, дабы предложить Фицуорину службу. Однако хоть жалованье домашнего рыцаря и было щедрым, оно едва ли включало в себя «земли и богатства несметные». Да и в любом случае Фульк вряд ли бы согласился, поскольку уже видел, как ненадежны такие подарки. Пока Филипп находился с Иоанном в состоянии войны, Фицуорины могли свободно устраивать набеги на города и деревни по всей Нормандии, но, по правде говоря, у них уже не было сил для таких рейдов.

А потом ко двору Филиппа прибыли Хьюберт Уолтер, Джон де Грей, Уильям Маршал и Роберт Лестерский – договариваться о мире между Филиппом и Иоанном. Хьюберт призывал Фулька вернуться в Англию и обещал сделать все, что в его силах, чтобы положить конец их ссоре с королем. Если бы Фульк согласился уступить, потешив самолюбие Иоанна, Хьюберт готов был гарантировать возвращение Фицуоринам их земель.

«Включая и Уиттингтон?» – спросил тогда Фульк полным цинизма и недоверия голосом.

«Включая и Уиттингтон, – подтвердил Хьюберт так, словно был абсолютно в этом уверен. – Иоанну, как никогда, сейчас нужны опытные воины. И что немаловажно, к тому же воины преданные. А всем известно, что ты не из тех, кто, принеся клятву, способен изменить ей по собственному капризу».

Фульк был польщен, но не поддался ни на уверенный тон Хьюберта, ни на похвалу. Все не так просто, и никогда не было просто, а доверие – монета, которая подделывалась так часто, что уже не имела ценности. Фицуорин обещал подумать, и Хьюберт уплыл домой один.

От воспоминаний его отвлек голос капитана:

– Значит, в Англию возвращаешься с тяжелым кошелем?

– Тяжелый кошель теперь у тебя, – грустно усмехнулся Фульк.

Рядом с ними возились, как щенята, трое детей хозяина таверны – все девочки. Старшей, прикинул Фульк, около семи, младшей – года два. Он подумал о своих дочках, и внутри все заныло, когда он вспомнил маленькие ручки, крепко ухватившие его за шею. Хависа, болтушка с облаком рыжих кудрей. Ионетта, серьезная, черноглазая, с застенчивой улыбкой. Их маленький братишка в то время, когда Фульк попрощался в Кентербери с семьей, был еще только завернутым в одеяло свертком. Сейчас уже, наверное, ползает и сидит. И Мод. От мысли о жене все тело пронзила боль. Она стоически перенесла поездку в Кентербери, хотя для путешествия была еще слаба. Они тащили ее на носилках, и бедняжка ни единого раза ни на что не пожаловалась, хотя Фульк заметил у жены на нижней губе отметины зубов: она кусала ее, чтобы не расплакаться. Мод согласилась с мужем, что ему лучше всего сейчас на время уехать из Англии, не вцепилась в него с рыданиями, но он видел, как тяжело ей это далось, а выражение глаз супруги до сих пор преследовало его. Фульк искал забвения на дне кубка и в жестоких состязаниях на ристалище, но и в опьянении, и в упоении боя все равно помнил это. От этого тоска, горечь и досада лишь усиливались.