Чм66 или миллион лет после затмения солнца - Бектас Ахметов

Подробностей сегодня открылось немало. Не приводя и малой их части, как и положено ожидать, можно отметить, что главными действующими лицами выступили опять же А. и его единомышленники.

В Комитет по Ленинским и Государственным премиям не замедлило прибыть письмо группы товарищей из Казахстана. Армяне, грузины и прочие нацмены в те времена как поступали? Они закатывали глаза до небес, упражняясь в красноречии, силой усаживали за насыщенные столы людей, от которых как-то зависело продвижение наверх земляка.

В ход шли подарки, уговоры, звонки влиятельных в обществе людей, обращения в руководство республики, в ЦК КПСС.

…Отдельные представители казахского народа завзято смешные люди. В комитете по премиям читали письмо и, переглядываясь, разводили руками. Во дают! И как заворачивали! Под лозунгом исторической – ни больше, ни меньше – справедливости, во благо литеретары.

Все могло решить вмешательство Кунаева. Только один звонок в

Москву. Кому угодно. Заведующему отделом культуры ЦК КПСС Шауро,

Брежневу, Маркову… Кому – не важно. Имел последствия только сам факт звонка Димаша Ахмедовича. И премия была бы в Казахстане.

…Что заставило Кунаева удержаться от звонка – до сих пор неизвестно. Наверняка он имел с кем-то из местных разговор. Логика начавшейся шумихи, последовательность эпизодов вокруг выдвижения книги Есентугелова обязательным образом обращала его за чужими мнениями, советами, как в самом ЦК, так и вовне его. Но советы советами, а решать надлежало ему одному, принимать, как положено первому коммунисту республики, все на себя. Послать всех к дьяволу и позвонить и, положив трубку, просто цыкнуть на интриганов и все. Но

Кунаев так и не снял трубку вертушки и не набрал три, на то время, заветные цифры.

На комитете Георгий Марков по существу цитировал письмо западников, говоря, что роман малознаком читателю. Как по заказу и

Расул Гамзатов сказал, что книгу вообще не читал. Остальные молчали.

Один Чингиз Айтматов поддержал Есентугелова. Габит Мусрепов, член комитета от Казахстана, на всех трех заседаниях отсутствовал.

Премию получили Думбадзе и Исаев…

Как дядя Аблай перенес кампанию с премией не знаю. Даже сейчас

– сколько уже лет прошло – представлять, домысливать без него – занятие беспредметное. Кому-то судьбой наказано и через это пройти.

Судьба подлинного писателя всегда трагедия. Сомнения, постоянная борьба с амим собой на самом краю. И нет в том никакого утешения, что это необходимая, обязательная плата за некую тайну, коей небо наделяет творца".

Бектас Ахметов. "Это было недавно…". Из книги

"Сокровенное. Аблай Есентугелов. Мысли. Изречения.

Воспоминания". 2001 г.

Тетя Альмира промолчала.

Дабы уважить кандидата на премию надо напомнить и о весомости самой премии.

– Ленинская премия почетней Нобелевской. – подпустил я леща.

– Да, – охотно согласилась тетя Альмира. – Ты парень начитанный, знающий.

– Все равно, – вмешалась мама, – Аблаю надо сходить к Кунаеву.

Будет звонок от Кунаева в Москву, будет и премия.

– Кунаеву неудобно звонить в Комитет по премиям.- сказала тетя

Альмира.

– Если Кунаеву неудобно, пусть Владимиров позвонит.

Тетя Альмира рассказала, что в Комитет по Ленинским и

Государственным премиям поступила телега от группы казахских писателей. Земляки просят председателя Комитета Маркова снять с голосования книгу дяди Аблая.

Женщины обреченно повздыхали и накоротке посплетничали о завистниках.

– У казахов так делать не принято, – сказала тетя Альмира.

Подписанты телеги все до единого казахи. Если так у казахов не принято, то почему они так делают? Умора. Чуть что, у нас так не принято. Прежде чем утверждать что-либо из подобного, показали б хотя бы одного, кто поступает наоборот.

…У меня еще есть адреса

Женщины накрыли стол. Мы рассаживались, когда Ушка взяла меня за локоть: "Пошли в коридор".

– Жаркен попух. – сказала Ушанова.

– В рыгаловку попал?

– Тебе бы только смеяться. – Таня дернула меня за рукав. – Слушай.

– Слушаю.

– Утром он пьяный позвонил в бухгалтерию.

– Что тут такого?

– Говорю тебе, слушай! Трубку взяла главбухша и он ей начал трындеть… Вроде того, ты почему мне зарплату переплачиваешь?

– Радоваться надо.

– Погоди… Она ему говорит: Я, мол, когда Чокин вернется из

Москвы, расскажу ему, что пьяный парторг мешает ей работать.

– Лай собак из подворотни!

– Не говори. Какая -то бухгалтерша… Но не в этом дело.- Ушка снова дернула меня за рукав. – Ты меня слушаешь?

– Слушаю, – я оглянулся на дверь в комнату. – За стол зовут.

– Успеешь. Эта главбухша работает в институте без году неделя.

Просто так она бы не поволокла на парторга. Это раз. Жаркен перепугался. Звонил три раза мне, просил срочно прийти к нему. Это два.

– Раз просил, иди.

– Я не могу.

– Это ты брось! – строго сказал я. – Ты его обсирантка. Должна пойти к нему домой для науки!

– Иди в баню! Я с тобой серьезно, а ты… Потом ты тоже его обсирант.

– Ты мне льстишь, если думаешь, что я способен заменить тебя.

– Вредина ты!

– Таня, как я пойду? Я ему осточертел. Звал он тебя, а тут я нарисуюсь.

– Мне неудобно.

– Не бойся. Пьяный он безопасный. Потом и жена с работы придет.

Так что иди.

– Бека, прошу… Сходи.

– Мне тоже не в жилу.

– Хочешь, я с тобой Рафаэля отправлю?

– С ним бы я пошел.

Руфа пробовал уклониться, но когда Ушка напомнила ему, что он профорг, руководитель группы сельской энергетики стал молча одеваться.

– В чем дело? – спросил Руфа.

– Каспаков датый звонил несколько раз главбуху. Та пригрозила рассказать Чокину, что парторг бухарь.

– Ну и что?

– Жаркен перетрухал.

– Ну и дурак.

– По-твоему, что он должен делать?

– Не надо ничего делать. Послать ее куда подальше, а если Чокин спросит, сказать: не пил и все.

Как я и предполагал, Каспаков не очень-то и ждал нас. Особенно касалось это Руфы.

– Я просил Таню прийти.

– Не может она.

Он улегся в кровать.

– Что с вами? – прикинулся Руфа.

– Болею, – простонал Жаркен Каспакович.

– Врача надо вызвать.

– Какого врача! – проворчал завлаб. – Выпью стакан водки и лежу.

– А-а… – понимающе протянул Руфа. – Тогда конечно. Мы пойдем?

– Идите, – пробурчал Каспаков и повернулся на другой бок.. – Кто вас просил приходить?

… Таня Ушанова вышла в коридор.

– Как он?

– Испереживался. Ждал тебя, а тут мы с Руфой…

– Сильно пьяный?

– Не столько пьяный, сколько перепуганный.

– Конечно, – Ушка и сама встревожена. – Сходила я к главбухше…

– Не надо было этого…

– Слушай дальше, – перебила меня Таня. – Она сказала, не уговаривайте. Еще она говорит, что директору обязательно доложит. Но это пол-беды.

– Что еще?

– Я была у Зухры. Она мне и рассказала, с чего это главбухша полезла не в свое дело.

– Та-ак.

– Ахмеров зашевелился… Он то и науськал главбухшу. Сам он собирается до возвращения Чокина из командировки поставить на партбюро вопрос о пьянстве в рабочее время парторга.

– Вот оно как! Темир, что, Чокина не боится?

– Боится не боится, но Чокин будет поставлен перед фактом.

– Руфа говорит, что Жаркену надо просто в понедельник выйти на работу и вести себя как ни в чем ни бывало.

– Хорошо, конечно… Но думаю, теперь Темир и главбухша ни за что не отступятся.

– Из резерва на руководство Жаркена выкинут. Плохо.

– Надо что-то делать.

– Ты интересная. Что мы можем?

– Ты что? – Ушка сверлила меня синими глазами. – Бросишь его?

– Брошу, не брошу, какое это теперь имеет значение? Кто я такой?

И ты кто такая?

– Дело не в том, что мы с тобой ничего не можем сделать, – медленно проговорила Ушанова.- Нельзя человека бросать, когда ему плохо.

"Он заслужил это, – подумал я. – Ушанова идеализирует Каспакова не только как аспирантка. Жалостливая она".

Конфетки-бараночки,

Словно лебеди-саночки…

В субботу весь день падал снег. Из дома я не выходил. Шеф съездил к Джону и Ситке. Вечером пришел Большой. Тесть Эдьки позвал к себе отметить праздник. Втроем, Света (жена Эдьки), Большой и Шеф пошли в гости.

В Лейк-Плесиде наши хоккеисты в решающем матче проиграли сборной

США. Американская команда набрана наспех перед Олимпиадой, из студентов. Как могло произойти, что победоносно наигранный состав не смог справиться с самодеятельными пацанами?

Утром разбудил Шеф.

– Пойдем ко мне.

В запылившееся окно детской било Солнце. На улице таял вчерашний снег. Шеф лежал на топчане, обхватив затылок руками. На полу, среди вчерашних газет стояла, укупоренная пластмассовой крышкой, литровая банка с темной жидкостью.