Великий океан - Иван Кратт

Последние слова он сказал смиренно. В темной длинной сутане, с грубым капюшоном, лежавшим на спине словно горб, высокий, гололобый, он сам казался отживающим прошлым. Но взгляд его был жесткий и острый, а тонкие губы слились в одну прямую черту.

Иван Александрович вернулся домой на третий день. Поездка его успокоила. Во всяком случае, губернатор теперь не будет тревожить с полгода, а за это время Баранов сумеет ответить вицерою. А может быть, министры договорятся в Мадриде. Александр Андреевич намекал об этом в своем последнем письме.

Но дома ждали неприятные новости. Ипатыч, которого Кусков оставлял своим заместителем, сообщил, что неизвестно по каким причинам сгорела в ущелье почти законченная мельница и что милях в пятидесяти на север появились американские переселенцы. Они прогнали индейцев и на их земле строят ранчо. Двоих из них видели в миссии Сан-Пабло. Сообщил об этом какой-то пастух. Он даже привез и письмо на имя Ивана Александровича.

— Не иначе они спалили мельницу, — сказал в заключение Ипатыч. — До нашей земли подбираются.

Не снимая дорожной одежды, Кусков сразу прошел в свою горницу, разорвал пакет, запечатанный зеленым сургучом, вынул листок бумаги. Это было письмо Кончи, написанное по-русски тщательно выведенными печатными буквами.

Девушка сообщала о том, что «американос» окружают поселение русских, чтобы русские не смогли продвинуться дальше, убивают индейцев и заявляют, что разрушат Росс. «Пусть сохранит святая матерь вашу милость и всех вас, синьор дон Кусков… Я совсем была бы несчастна…»

Она не писала ни о Гервасио, ни о падре Микаэле, подчинившихся во всем Джозии Уилькоку Адамсу, ни о постройке новой миссии испанцами. Русские узнают об этом сами.

Глава шестая

Гервасио выстрелил. Индеец продолжал стоять, а затем медленно, подогнув колени, рухнул на землю. Крыло дикого голубя — знак мира и переговоров — выскользнуло у него из руки и отлетело к воротам миссии. Шарахнулись лошади. Не успел еще никто опомниться, как двое остальных воинов, подхватив товарища, вскочили на коней и понеслись в прерию. Лошадь убитого скакала сзади, а за ней, вздымая пыль, волочилась попона.

С минуту на стене монастыря было тихо, а потом Джозия вырвал из рук Гервасио ружье.

— Дурак! — сказал он резко. — Теперь они устроят резню!

От оскорбления узкое смуглое лицо Гервасио покрылось пятнами. Он взмахнул рукой, словно хотел выхватить из-за пояса нож, но Джозия сунул ружье ему обратно и в раздражении прошелся по дощатому помосту, настланному над воротами.

Пепе и падре Микаэль молчали. Пепе косился на Гервасио, следя за каждым его движением, а монах перебирал четки.

— Ты поступил неразумно, — сказал он, наконец, осуждающе. Круглые бусинки-глаза, далеко запрятанные под надбровными дугами, укололи взглядом. — Синьору Джозии придется теперь расплачиваться.

— Мне?

Американец круто повернулся и, нахлобучив шляпу, подошел к Микаэлю. Он еще не успокоился, верхняя губа его дергалась, голос был отрывист.

— Только мне? Не думайте так, настоятель!.. Первое — стрелял не я! Второе — стрелял испанец! Третье — стреляли из святой обители и в безоружного мирного посланца!..

Он плюнул далеко вниз, к подножию стены.

— Вы слышали, что требовал индеец, — продолжал он уже более спокойно. — Он заявил, что народ его отдал землю русским и не допустит, чтобы мы занимали эти земли. Мы! Понятно вам?.. А где же земли испанского короля?

Гервасио двинулся вперед, порываясь ответить, но падре Микаэль задержал его рукой.

— Мы продолжим спор в трапезной, — заявил он сухо. — Синьор — мой гость. Разгони! — указал он затем Пепе на выглядывавших изо всех дверей и окон слуг. Выстрел взбудоражил обитателей миссии.

Пепе спустился с помоста. За ним по каменной лестнице двинулись остальные. Никто не посмотрел на прерию. А там, теперь уже далеко, все еще виднелись на фоне рыжей травы и неба удалявшиеся фигуры всадников.

В трапезной — длинной сводчатой комнате с аркой вместо дверей и двумя узкими окнами почти до самого потолка — было прохладно и полутемно. Час трапезы еще не наступил, отец-эконом погасил даже свечу у подножия дубового стенного распятия, висевшего напротив настоятельского кресла. Солнечный луч перерезывал комнату надвое, за окном звенели птицы.

Джозия и Гервасио сели по обеим сторонам стола, монах опустился в кресло. Седой и щуплый, в черной сутане с откинутым на спицу капюшоном, он напоминал члена судилища инквизиции. И, как на тайном судилище, все некоторое время молчали. Гервасио щипал свой подбородок, а Джозия откашливался.

— Синьор Джозия… — сказал наконец настоятель. — Вы хотели говорить там, на стене…

Джозия поднял голову.

— Там хотел, а здесь нет. Американские Соединенные Области сами защитят интересы своих граждан. А вы — защищайте свои… Мы, американцы, идем по пути справедливости и равенства…

— Довольно, — прервал его настоятель, морщась. — Вы вчера просили солдат, чтобы защитить поселения вашей компании. Сегодня, я вижу, что это необходимо. По нашей вине… Сколько?

Джозия снял шляпу, положил к себе на колени. Лицо скопца впервые стало серьезным.

— Никто, ни в Калифорнии, ни в Мексико, не представляет размеров опасности, достойный падре… — сказал он неожиданно ровным голосом, совершенно не похожим на прежний, крикливый. — Россия — могущественная страна, а теперь, после разгрома Бонапарта, особенно. С миллионом военной силы она не только сохраняет свое величие, в котором видит ее Европа и боятся турки, персы, Китай и Япония, но даже владения вашего короля здесь, в Америке, вы видите сами, не ограждены от ее страшного влияния. Индейские племена ненавидят испанцев. Зато отдают русским свои земли даром, за песню. Они нашли общий язык. Вы сегодня убедились… Русские хотят захватить здесь все и сделать вас рабами… Хотите жить — уничтожайте!

«А вы займете их место, — подумал монах, но ничем не выдал своих мыслей. — Из двух зол выбирают одно. И оно уже выбрано…»

— Я дам для вашего сопровождения восемь солдат, — сказал он, когда Джозия умолк. — Они останутся охранять новую миссию. А завтра вызову отряд из Санта-Клара. Губернатор послал туда капитана Риего. За ним поедет Гервасио.

Гервасио, до сих пор беспокойно следивший за разговором, вскочил, узкое лицо его от волнения покрылось испариной.

— Падре реверендо![9]

Настоятель остановил его.

— Ты поедешь в Санта-Клара, а не с синьором Джозией, — повторил он. — Твой сегодняшний выстрел может стоить не одной твоей головы.