Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начать хочется с общих наблюдений. Создание коктейлей шуточно уподобляется высокому искусству, которое оказывается посредником между земным и небесным мирами («Нет, если я сегодня доберусь до Петушков – невредимый – я создам коктейль, который можно было бы без стыда пить в присутствии Бога и людей»[1199]). Закономерным образом процесс сотворения великого напитка наделяется категорией автора, однако имя его, несмотря на популярность шедевров, «не знают».
Географическая широта охвата земель, хранящих память о коктейлях («По всей земле, от Москвы и до Петушков»), основана на фольклорно-эпической конструкции от X-а до Y-а, использующейся, помимо прочего, в вариациях горацианского «Памятника» («Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных»[1200], «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой»[1201], а также в ставшей формулой строке «От Москвы до самых до окраин»[1202] из знаменитой советской песни[1203]. Оказывается, что коктейли – это своего рода произведения искусства, которые стали настолько популярными, что распространились по всему миру (ограниченному сознанием субъекта) и стали восприниматься другими людьми как фольклор.
Такой ракурс, предполагающий осмысление рецептов не только как шуточной дискурсивной игры, но и как семантически многоуровневого текста, подталкивает к пристальному прочтению каждого рецепта в отдельности, а также к попытке объяснить функцию их появления в контексте всей поэмы.
Не вооруженным узкоспециальным филологическим знанием глазом видно, что коктейли отличаются друг от друга количеством и качеством ингредиентов, тонкостями рецептуры, способом употребления – каждый из них в результате обладает собственной спецификой. Важно, однако, что алкогольная природа не замкнута на самой себе, и аналогичные ей феномены и паттерны отыскиваются в мире словесности. С чем тогда соотносится стремление соединять едва ли сочетаемые между собой ингредиенты?
В статье «„Сэр, почему вы кушаете своих жен?“: о роли цитаты у Венедикта Ерофеева» Александр Агапов проводит тщательный анализ того, как автор поэмы работал с чужими текстами. Исследователь показывает, что связующим звеном между источником цитаты и произведением Ерофеева почти всегда были его записные книжки, в которые он выписывал большое количество строк, выдернутых из разнородных сочинений, и которые потом неожиданно вплетал в канву своего текста. Главная идея статьи Агапова, идущая вразрез со сложившейся и часто доминирующей традицией чтения насквозь цитатных произведений Ерофеева, заключается в том, что цитаты у него не носят функции ключа-подтекста, которые помогают дешифровать текст. Заимствования, наоборот, надлежит рассматривать не как кратчайший путь к «скрытому смыслу», а скорее как метод построения нового художественного языка, в котором «цитаты, как в калейдоскопе, складываются в новый узор»[1204].
Такой подход к интертекстуальности у Ерофеева кажется наиболее справедливым, а потому хочется развить мысль исследователя, в особенности в перспективе обсуждаемого фрагмента. Действительно, записные книжки Ерофеева, хранящие фразы и строки из прочитанных или даже только мельком просмотренных автором текстов, – это своего рода лаборатория по созданию языка, в которой последний рождается на пересечении всевозможных регистров и стилистических пластов, большого количества выдернутых отовсюду цитат. На таком «экспериментальным» образом полученном языке Ерофеев и создает свой opus magnum – поэму «Москва – Петушки».
В своем исследовании Агапов обращается к одной из первых работ, посвященных поэме, – «Семиосфера Венички Ерофеева» Ю. И. Левина, в основном сфокусированной на природе цитирования и способах трансформации чужого слова. Одной из стратегий Ерофеева, по замечанию Левина, является «кодирование с помощью цитат» – когда автор «пользуется готовыми блоками-цитатами, но для описания данной ситуации берет цитаты, относящиеся к совершенно другим ситуациям»[1205]. Подобный тип обращения с фрагментами чужих текстов особенно сильно проявляется в алкогольных фрагментах, в том числе в обсуждаемых здесь главах. При этом важно заметить, что Александр Агапов, заявляя о методологической близости двух работ, проводит четкую границу между своим подходом и подходом Левина. По Агапову, Ерофеев, выписавший в дневники цитату, мог через несколько лет забыть о ее происхождении – «для Ерофеева не важен ни источник цитаты, ни ее первоначальный контекст: он просто использует ее как строительный материал». По этому поводу хочется, в целом соглашаясь с Агаповым, заметить все же, что память о другом тексте «хранится» в стилистике чужого фрагмента, и это, как кажется, и является для Ерофеева главным критерием для выбора той или иной цитаты.
Теперь ясно, что метод построения текста, о котором идет речь, имеет непосредственное отношение к теме настоящей статьи. Эта корреляция основана не только на том факте, что части описания некоторых коктейлей Ерофеев привнес из других текстов русской литературы (например, фразу о «метафизическом намеке» «Ханаанского бальзама» – из стихов Михаила Кузмина[1206]), но и на самой природе алкогольных шедевров. Представляется, что рецепты становятся иконическим изображением словесного творчества в ерофеевской парадигме. Они метапародийны по отношению к самой поэме, потому что, подобно произведению, в которое заключены, они также сочетают различные литературные традиции, играют стилистическими эффектами, по-разному отзываются в сердцах читательской-выпивающей аудитории и по-разному ею воспроизводятся.
Поскольку подход в настоящей статье к интертекстуальности совпадает с видением проблемы Агаповым, вместо подтекстов (в понимании К. Ф. Тарановского и О. Ронена) имеет смысл говорить о дискурсах и литературных традициях, за которыми стоят один или несколько источников. Обращаться к примерам из других литературных текстов я буду, когда возникнет необходимость доказать дискурсивную природу слов и выражений, а также очертить создаваемые группой элементов семантические ореолы. Если упомянутые другими комментаторами источники покажутся нерелевантными, я позволю себе их не перечислять, равно как не буду вдаваться в подробности реального употребления напитков (об этом уже написал А. Плуцер-Сарно в «Энциклопедии русского пьянства»).
Наконец, еще одно методологическое замечание. Безусловно, текст поэмы Ерофеева игровой, и игровая практика осуществляется в первую очередь между авторским и читательским полюсами. Анализ рецептов в настоящей статье – это не попытка доказать, что шуточные коктейли совсем не являются тем, чем они названы напрямую. Предложенное восприятие коктейлей и связано с идеей авторской игры, но подразумевает, что природа игры здесь разворачивается на более глубоком уровне.
«Ханаанский бальзам»
Подступаясь к рецепту «Ханаанского бальзама», Веничка сначала комментирует отдельные ингредиенты коктейля. О денатурате герой рассуждает, апеллируя к феномену вдохновения («…денатурат, будучи только объектом вдохновения, сам этого вдохновения начисто лишен»), а осведомленность русского народа о тонкостях очищения политуры он противопоставляет его же невежественности по отношению к биографии главного русского поэта: «Почему-то никто в России не знает, отчего умер Пушкин, а как очищается политура –
