10 вождей. От Ленина до Путина - Леонид Млечин

Печать неповторимой хрущевской личности лежит на множестве событий: Берлинском, Суэцком и Карибском кризисах, целом веере экономических реформ в стране, примирении с Тито и ссоре с Мао, неожиданной опале самого прославленного советского полководца Г.К. Жукова, создании бесчисленного множества хрущевских пятиэтажек, давших кров миллионам людей. Событий, связанных с человеком, с явным «переигрыванием», сделавшим целую политику на сбитом шпионском самолете «У-2», обещавшим привести советский народ к началу 80-х годов в землю обетованную – коммунистический рай… Может быть, поэтому он решительно поддерживает все общественное: колхозный скот, профсоюзные пансионаты, пункты проката автомобилей, агрогорода и всячески борется с частной личной собственностью, не без основания усматривая в ней непреодолимую преграду на «столбовой дороге человечества».

Импульсивный реформатор одновременно «добивал» культ личности. За день до закрытия XXII съезда, 30 октября 1961 года по инициативе Хрущева партийный форум принимает постановление: «Признать нецелесообразным дальнейшее сохранение в мавзолее саркофага с гробом И.В. Сталина, т. к. серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в мавзолее В.И. Ленина»{639}.

И в то же время пытается спрятать в пропасти истории некоторые наиболее страшные злодеяния Сталина и Системы.

Председатель Комитета государственной безопасности А. Н. Шелепин доложил 3 марта 1959 года Хрущеву предложение о том, что следует уничтожить «учетные дела и другие материалы на расстрелянных в 1940 году 21 857 польских офицеров, жандармов, полицейских, осадников и др.».

«Для советских органов все эти дела, – пишет Шелепин, – не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности… Наоборот, какая-либо непредвиденная случайность сможет привести к расконспирации проведенной операции со всеми нежелательными для нашего государства последствиями. Тем более что в отношении расстрелянных в Катынском лесу существует официальная версия о расстреле поляков немецко-фашистскими захватчиками»{640}.

Вместо того чтобы сделать достоянием советской и мировой общественности факты страшных злодеяний Сталина и Системы в отношении, в частности, поляков, Хрущев соглашается с дальнейшим их сокрытием… Вплоть до 1992 года высшие руководители от Сталина до Горбачева врали, изворачивались в вопросе, который многими проницательными исследователями был давно доказан: массовые убийства в Катыни – дело рук сталинской верхушки.

Печать этой противоречивой личности лежит на всем, к чему он прикасался, чем занимался, нередко повергая людей в состояние недоумения и непонимания.

10 июля 1956 года Хрущев встретился с делегацией итальянской компартии: Джанкарло Пайетой, Челесте Негарвиле и Джакомо Пеллегрини. Беседа, а скорее, монолог Хрущева продолжался с 10.30 до 17.00… Шесть с половиной часов.

Хрущев, естественно, немало говорил о решениях XX съезда КПСС, но касался и множества других вопросов.

Вдруг, без видимой связи, первый секретарь перешел к проблеме антисемитизма. «Из наших тюрем, – сказал Хрущев, – было освобождено и направлено в Польшу много польских коммунистов-евреев… Эти люди ведут себя в Польше отвратительно и усиленно продвигают своих людей в руководящие органы партии и государства». Ведут они себя, подчеркнул Хрущев, – «нахально».

Высокий советский собеседник не скрыл, что когда стали избирать вместо умершего Б. Берута первого секретаря ПОРП (а Хрущев присутствовал на пленуме в Варшаве), то склонялись к кандидатуре Замбровского. Хрущев, однако, прямо заявил, что «хотя т. Замбровский хороший и способный товарищ, однако в интересах Польши надо выдвинуть поляка…». Мол, иначе на «основные руководящие посты будут назначены евреи».

Итальянцы, слушая Хрущева, подавленно молчали. Коснулся первый секретарь и вопроса выборов в СССР: почему у нас не выдвигаются на одно место несколько кандидатур. «Мы придерживаемся мнения, – заявил Хрущев, – что и впредь следует выдвигать одного кандидата». У нас нет других партий, а «создавать их – значит пойти на уступки буржуазии»{641}.

Стереотипы сталинского мышления по-прежнему держали в своих тисках третьего «вождя» КПСС и СССР.

Таков был Хрущев: смелый и непоследовательный, импульсивный и непредсказуемый, готовый взяться за изменения, реформы в любой области. Не устоял он и перед соблазном «воспитать» творческую интеллигенцию. В 1957 году состоялась первая встреча Хрущева с деятелями культуры, затем было еще две. Вероятно, это хорошо, когда первое лицо в государстве общается с «производителями» духовных ценностей. Но встречи Хрущева в своей основе демонстрировали его неудачу не просто из-за собственной невысокой культуры, а прежде всего и потому, что он, как и Сталин, уверовал: партийный лидер может быть судьей и прокурором в оценке любых явлений и процессов, и в том числе творчества мастеров искусств и литературы. Все его речи перед писателями и артистами были до предела политизированными и идеологизированными. Вот несколько фраз из его тезисов, сохранившихся на отдельных листочках «проекта» выступления Хрущева 8 марта 1963 года:

– Классовые враги в сталинское время были; они применяли саботаж, вредительство, тайные убийства, террористические акты и мятежи. Бухарин, Рыков, Томский, если бы победили, то это привело бы к реставрации капитализма.

– Эренбург пишет о революции и всей советской действительности как наблюдатель.

– В Будапеште клуб «Петефи» выступал за сосуществование идеологий, а закончилось все мятежом. Москва не Будапешт, здесь не будет такого начала, а следовательно, и такого конца.

– Абстракционизм и формализм есть одна из форм буржуазной идеологии…{642}

Хрущев выступал в творческой сфере фактически защитником неосталинизма. Попытки одернуть людей с их свободомыслием сурово отомстили ему: он лишился поддержки значительной части интеллигенции.

Импульсивный реформатор терял поддержку не только у интеллигенции. На него ополчились прежде всего сами партийные функционеры и государственные бюрократы. Слово «Хрущев» тут же вызывало жаркие споры; никто не относился к нему равнодушно. Правда, к концу своей государственной и партийной деятельности Хрущев сильно растерял популярность. Его страсть к переменам, новому, экспериментам все чаще наталкивалась на стену глухого неприятия и недовольства.

Но человеческое бытие таково, что окончательную оценку жизненного пути деятелей такого масштаба дает только История. А ее вердикт не подлежит обжалованию…