Психопомп - Александр Иосифович Нежный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо было звонить Оле. Марик, услышал он ее чудесный голос. Где ты был целый день? Я так волновалась. Я твоему папе звонила, он тебе не сказал? Слушай меня, голосом диктора объявил Марк. Итак. Радуйся, моя единственная! Радуйся, возлюбленная моя! Радуйся, моя несравненная! Марик, ахнула она. Неужели?! Радуйся, жертва беззакония, ибо избавление твое у меня в руках! Марик, дрогнувшим голосом сказала она. Как тебе удалось? Места надо знать, подруга, бодро ответил он. Готовь сумку побольше и утром звони следователю. Я приеду не позже десяти, отвезу тебя, дождусь и рвану по делам. Марик, помолчав, сказала она, ты меня спас. У меня, смеясь, ответил он, были корыстные причины. Корыстные? – спросила Оля. Да, подтвердил он. Ты теперь моя собственность. Она отозвалась: отныне и навсегда.
Ночью пошел дождь. Сквозь сон он слышал, как все чаще и чаще стучат по карнизу капли; потом в небесах оглушительно треснуло, раскатилось, за окном блеснуло и на мгновение озарило комнату бледно-голубым светом. Дождь набирал силу, и от его ровного шума, сотрясающих все вокруг ударов грома, ярких вспышек бледного света Марк испытывал памятное с детства блаженное чувство защищенности от разгулявшейся за окном стихии. Чувство это овладевало им еще сильнее, когда в сладкой дремоте он воображал себя в поле, где его застигла буря, и он бежит, прикрыв голову руками, а дождь хлещет, ветер свищет и гнет одинокую березку, и вверху, где по темно-фиолетовому небу плывут серые тучи, страшно гремит, раскалывается и шлет к земле слепящие молнии. Но он не в поле; он дома. Утром он приедет к Оле, а совсем скоро наступит время, когда они уже не будут расставаться. Что предстояло ему сделать, что должно было свершиться, прежде чем они с Олей будут вместе, Марк не успел додумать. Он уснул крепко, без сновидений, и легко пробудился утром, еще до того, как должен был зазвонить будильник. В окно он увидел чистое, василькового цвета небо; невысоко поднявшееся солнце светило ему в глаза. Была бы жива мама, она приоткрыла бы дверь и, как великую тайну, сообщила бы ему шепотом, что такого утра он еще не видел. Оттеснив ее, в дверь протиснулась бы Джемма и, ухватив одеяло зубами, принялась бы стаскивать его на пол. Пора гулять! Пойдем, пойдем, бормотал он, думая, как странно, что мир не меняется, хотя нет мамы и Джемма переселилась в свой собачий рай. Разве можно найти этому объяснение? Но, в самом деле, дивное утро. Он брился, пил кофе, разбирался с деньгами, оставил в чемодане пятьдесят тысяч, в большой желтый пакет из «M-Видео» уложил десять и, подумав, добавил еще пять, и ответил папе, еще не покинувшему свое ложе, что будет вечером. Лоллий пожаловался, что не сомкнул глаз. Гроза была роскошная, ты слышал? – спросил Марк. Гроза? – переспросил Лоллий. И сильная? Марк рассмеялся. Не слышал? Да, что-то такое… кажется, ответил папа. Сколько сейчас? Скоро девять. Не спи, не спи, художник. Пока.
Свежо было на улице. Томившая огромный город жара ушла, дышалось легко, и легко было ехать по еще не успевшему обсохнуть черному асфальту. Даже пробки сегодня не вызывали злобного отчаяния. В самом деле, что за беда постоять пять-десять минут, а затем, чуть прибавив, проскочить на зеленый, после которого можно прибавить еще и мчаться до следующего светофора, угадывая: зеленый? желтый? красный? опять зеленый, что, может быть, означало, что ему выпал счастливый жребий и он попал в зеленую волну. И лица водителей, успел он заметить, были сегодня не такими сумрачными, какими они бывали обыкновенно, словно где-то впереди их «Тойоты», «Форды» и «Рено» ждал последний и решительный бой. Вот слева милая девушка за рулем новенькой «Шкоды» повернула голову и, кажется, улыбается ему. Какая славная. Он уже готов был ответить ей улыбкой, однако вместо этого воскликнул, что за черт, и нажал педаль тормоза. Из своего ряда, не включив указатель, она под носом у него свернула вправо, и Марк едва не въехал в сияющий черным лаком бок ее машины. Он простер руку и крикнул, дура, куда тебя понесло. А сзади непрерывно сигналила навьюченная столом и садовой скамейкой «четверка», и пожилой, в очках, ее водитель, похоже, крыл Марка последними словами. Но даже это – впрочем, вполне обыденное – происшествие не омрачило прекрасное утро. Он ехал и думал, что первое дело сделано и Оля сегодня откупится от следователя. Затем похороны Карандина, вернее, его двойника или как там его назвать, а потом… Все это время он вспоминал покойницу Анну Федоровну, ворона Иванушку, собравшихся в квартире в Медведково чудных людей и древние их песнопения. Сбудется ли, и войдет ли он незваным гостем в недоступный для живых мир? И вернется, и обнимет Олю, и с еще большей силой любви – как тот, кто до сокровенной глубины познал и тайну жизни, и непреклонность смерти, – посвятит ей все предназначенные ему годы. Дитя она родит, мальчика, не знаю, каким именем будет наречен. Александр? Петр? Евгений? А за ним девочка, прекрасная моя Елена. Нет. Ксения, в память о маме. Дети мои. Не прискорбно ли, что и они умрут. Полчаса спустя Марк увидел Олю, и слезы выступили у него на глазах, так сильно любил он ее, ее голос, заставляющий падать и замирать его сердце, ее взгляд, от которого жарко становилось в груди, ее губы, от
