Все дороги этого мира - Ольга Табоякова

Хэсс Незваный сидел рядом с умирающим Одольфо. Его лекарства ничего не могли сделать для драматурга. Те хозяева, у которых оказалась в гостях труппа, отказались помогать Одольфо. Они даже не восприняли просьбу Илисты и Инриха помочь Одольфо. Один из старых мастеров, которых Хэсс все также не отличал, лишь заметил, что это естественных ход жизни, и если не можешь сам его изменить, то нечего просить других.

Одольфо по обычаям его родины попросил все устроить именно так. Он лежал на старых тряпках посреди полянки, смотрел на солнце, траву, людей, летающих животных и разговаривал. Последним к себе он попросил позвать Хэсса. Сказать, что его просьба удивила других, это ничего не сказать. Не смотря на новый мир, в который попала труппа, удивляться она еще не разучилась. Хэсс сам не знал, зачем его позвали, да еще и последним. Дело в том, что последним зовут самого близкого человека, которому доверяют самое главное.

Актеры попрощались со своим драматургом. Илиста плакала, Инрих подозрительно часто моргал глазами. Одольфо попросил его сжечь на ритуальном костре, и развеять его прах в этом чудном месте. Инрих и Недай обещали выполнить все в точности. Девочки-актрисы тоже плакали, Мореход предлагал всем желающим выпить из его фляги. Один Хэсс сидел, как неприкаянный. Люди его не беспокоили, все знали, что этого делать нельзя.

Когда все разошлись, не стоит никому слушать их последний разговор, Одольфо его позвал. Хэсс подошел и уселся рядом, как это положено по обычаю. Вор смотрел на Одольфо. Драматург сильно похудел за последние несколько дней. По цвету лица он приблизился к белому снегу, резко выделялись умоляющие глаза.

- Хэсс! - позвал Одольфо.

- Я здесь, Одольфо, - Хэсс взял его руку. Она была ледяной.

- Я умираю, - Одольфо улыбнулся. - Ты не спрашивай почему, но я точно знаю.

Хэсс сглотнул, все потери в его жизни случались мгновенно, а здесь была совсем другая ситуация. За поездку Хэсс и сам привязался к чудаковатому драматургу. Вор впервые за все время подумал, что Одольфо это часть живого организма труппы, и без него они лишатся руки или ноги, или сердца.

- Да?

- Я позвал тебя последним, ты не удивляйся, - Одольфо говорил спокойно, если бы не его непередаваемая уверенность, что он умирает, то Хэсс бы никогда этого не подумал.

- Я удивился, Одольфо. Я думал, что вы последним позовете Илисту или Мухмура Арана, - признался Хэсс, чтобы хоть что-то сказать. Слушать тишину было еще хуже.

Одольфо слабо улыбнулся, жизненная сила уходила из него.

- Хэсс, последними часто зовут не тех, кого не хотят оставлять. Последними зовут тех, от кого еще чего хотят. Я хочу тебя попросить и выполнить то, что я не успел. Это довольно таки жестоко, принуждать кого-то, пользуясь своим тяжелым состоянием, - Одольфо говорил медленно, Хэсс слушал и сжимал его руку. За эти минуты она стала еще холоднее, если это возможно.

- Одольфо, говорите, что я могу для вас сделать.

- Это все очень сложно, но сначала я хочу объяснить, почему я выбрал тебя, Хэсс. Это надо, чтобы ты понял, как все важно для меня, - Одольфо повернул голову.

- Хорошо, говорите, Одольфо, - Хэсс почувствовал слабость.

- Я выбрал тебя из-за надежды. Я долго колебался, но ты, пожалуй, единственный, кто выполнит мою волю. Мои колебания изменил разговор Морехода и Боцмана. Они говорили, что ты сможешь вернуть им море. Я тогда подумал, что если ты можешь вернуть море, то и с моим делом справишься.

Одольфо замолк, а Хэсс не нашелся, что сказать. Он переваривал сообщение о планах Боцмана и Морехода.

- Так вот, - Одольфо продолжил свою речь, - а выбрал я тебя, когда познакомился. В тебе есть творческий дар, но ты его не туда используешь. Ты понимаешь?

Хэсс кивнул, хотя не очень то и понимал.

- Отлично! - обрадовался Одольфо. - Ты идеален, чтобы закончить мою главную рукопись.

- Про того Судзуками? - взволновался Хэсс.

- Да, - Одольфо гордился делом своей жизни даже стоя на пороге смерти.

- Но я не могу, - Хэсс убрал руку, но цепкий взгляд драматурга его крепко держал на месте.

- Это неважно, - опротестовал его возмущение Одольфо.

- Как это неважно? - еще больше опешил Хэсс.

- Такие вечные вещи пишут не самые высокие таланты, Хэсс, - усмехнулся Одольфо.

- Я уже ничего не понимаю, - застонал Хэсс.

- Да это и неважно, - опять на своем стоял Одольфо.

- Но, Одольфо...

- Послушай, Хэсс, - Одольфо протянул свою руку, но говорить стал гораздо тише. Последняя вспышка Хэсса и противостояние Одольфо отняли у него много сил. - Наклонись ко мне, - попросил драматург.

Хэсс послушно наклонился.

В это самое время на краю полянке Вунь обсуждал сложившуюся ситуацию с матушкой Валай.

- Вот он точно, что-нибудь ему припашет, - возмущался Вунь.

Матушка Валай кивнула:

- Конечно, но что ты так злишься?

- Он не его личный дух, а мой. Пусть находит себе личного духа, и дает ему поручения, - пыхтел Вунь.

Матушка Валай загадочно улыбнулась, не споря с ним.

Одольфо продолжал убеждать Хэсса. Вор никак не соглашался. Он приводил аргументы, что это он не сможет сделать. Наконец, Одольфо разъярился:

- Не перечь мне! Ты, что думаешь, приятно сознавать, что я такой дурак, но переигрывать уже поздно, - засипел Одольфо.

- Но...

- Хэсс, просто согласись, - попросил Одольфо, сжимая ладонь Хэсса. Второй рукой он сгребал землю, сердце прошивала страшная ломающая боль.

- Хорошо, я согласен, - выдохнул Хэсс.

- Отлично, повтори, как положено, - у Одольфо от облегчения отпустило сердце.

- Я обещаю, что ваша рукопись будет закончена и издана, что одним из имен на ней будет стоять ваше имя, Одольфо. Я обещаю выполнить свое обещание, не откладывая и не обманывая, - поклялся Хэсс.

- Хорошо, Хэсс. Ты не представляешь, как мне стало спокойно, - Одольфо опять почувствовал боль, в горле пересохло. - Хэсс, - после минутного молчания позвал Одольфо.

- Да, - у Хэсса затекли ноги, но он терпел ради Одольфо.

- Хэсс, я хочу умереть один, иди, и никого не пускай сюда, - попросил драматург. - У тебя все получится, Хэсс, - напутствовал он. - Моя рукопись и все материалы у Инриха, он все тебе отдаст после моей смерти. Иди!

Хэсс поднялся, расправил ноги.

- И еще, - Одольфо стал говорить неожиданно громко, - Хэсс, не трусь, начинай делать что-то, тогда же когда задумал, не тяни время. Оно оказывается не вечно, по крайне мере для людей.

Хэсс уходил, по обычаю не оглядываясь назад. В такие тяжелые минуты на нас наваливаются печальные воспоминания, Хэсс не стал исключением. Сердце защемило по Шаа, по другим любимым им людям. Переступив черту, за которой уже можно было говорить, Хэсс остановился. Все разошлись, кроме директора труппы.