Калигула - Зигфрид Обермайер

Сабин с удивлением наблюдал за своим другом Хереей, едва узнавая его. Участие в заговоре полностью преобразило Кассия Херею: он говорил без остановки, возбужденно размахивая руками, и теперь повторял уже в третий или в четвертый раз:

— Я за восстановление республики! Для этого ничего не придется менять или подготавливать. Преторианцев можно превратить в стражей порядка в городе. Пожилые отправятся на покой, некоторые молодые перейдут в другие легионы. Больше такой возможности не будет! Оба наших консула вместе с сенатом смогут уже завтра принять власть в свои руки.

Азиатик и два присутствующих здесь трибуна согласились с Хереей.

— Кассий не политик, но хорошо понимает ситуацию. Почему мы должны идти на риск, соглашаясь на нового принцепса?

— Вы забываете Августа, — взял слово Каллист. — В конце концов именно он сделал из Рима то, что есть сейчас.

— Правильно, — согласился сенатор Виниций, один из главных заговорщиков. — Однако Август был и остается исключением. Калигула доказал, как долго и безнаказанно можно злоупотреблять этой властью. Кто заверит нас, что следующий император будет лучше. Он может быть даже хуже…

Сабин усмехнулся:

— После Калигулы такое сложно представить.

— Но возможно, — настаивал на своем Херея.

— Возможно все, — согласился Сабин. — Кто может стать преемником?

— Клавдий Цезарь, — не задумываясь ответил Каллист.

На лице Азиатика появилась насмешливая улыбка.

— Клавдий — достойный человек, но думаю, что у него нет ни способностей, ни желания принять наследство племянника.

— Кто знает? — Каллист вопросительно поднял руки. — В наших долгих беседах он рассматривал такую возможность.

В ходе разговора назывались и другие имена. Ясность внес появившийся немного позже Клеменс.

— Кажется, у нас снова есть император. Клавдий Цезарь находится сейчас в претории и выразил готовность стать преемником.

— Без одобрения сената? — резко спросил Виниций.

— Конечно, нет, — поспешил успокоить Клеменс. — В конце концов, ему никто не присягал. Преторианцы только хотели, чтобы на завтрашнем утреннем заседании Клавдий был назван как возможный преемник.

На том и закончилось собрание в доме Германика.

Херея и Сабин отправились вместе с Клеменсом в преторию. Туда префект приказал явиться всем трибуна и центурионам, чтобы обсудить сложившееся положение.

— Что делать с Цезонией? — Херея задал вопрос, который интересовал всех.

Мужчины смущенно переглянулись.

— Будет лучше, если она исчезнет из Рима, — сказал один из трибунов.

— Ссылка? — спросил Клеменс.

— Возможно, тут нам поможет Юлий Луп.

Взгляды всех устремились на центуриона Лупа, который вышел на несколько шагов вперед.

— Твое понижение, конечно, отменяется, трибун Луп, — улыбнулся Клеменс.

Цезония преследовала Лупа и издевалась над ним из-за какой-то мелочи и даже уговорила Калигулу отправить центуриона на галеры.

Луп встал.

— Я позабочусь о Цезонии, префект.

Он отобрал несколько человек и отправился с ними на Палатинский холм.

Цезония с верными слугами заперлась в своих покоях, но когда Луп приказал ломать дверь, вышла ему навстречу.

— Ах, так это бывший трибун Луп! Пришел, чтобы отомстить! Я очень жалею, что Калигула тогда помиловал тебя.

— С сегодняшнего дня я снова трибун.

С этими словами Луп ударил ее мечом. Рабыни с криками бросились прочь, а трибун вошел в дом. В большом зале тихонько плакала годовалая Друзилла. Луп схватил ребенка и швырнул о стену.

— Надо положить конец проклятому отродью! — в припадке бешенства закричал он. — И если бы у них было десять детей, я убил бы всех!

Пираллия не была на Палатинских играх и узнала о смерти Калигулы только ближе к вечеру. Она надела плащ с капюшоном и побежала на Палатин. Все вокруг казалось вымершим, только несколько преторианцев стояли на площади. Один из них узнал Пираллию.

— Смотрите-ка, Пираллия ищет своего возлюбленного. Боюсь, от него немного осталось. Ты можешь найти его останки в театре.

— Проводи меня. Я хорошо заплачу.

Преторианец кивнул:

— Достойные слова!

Калигула по-прежнему лежал на том же месте, где его нашла смерть, а вокруг — еще несколько тел погибших в драке. Пираллия склонилась над умершим. Глаза Гая Цезаря были широко открыты; он смотрел холодно и неподвижно, как при жизни. Гречанка попыталась закрыть их, но тело уже одеревенело, и ей удалось сделать это только наполовину.

— Достань одеяло, возьми еще несколько человек и перенесите тело в мой сад — здесь недалеко, — сказала Пираллия.

Узнав о смерти Цезонии и Друзиллы, она велела принести к себе в сад и их тела, где их потом предали огню.

Так властелин мира закончил свою жизнь в саду около дома проститутки, и она оказалась единственной, кто пролил о нем слезы.

ЭПИЛОГ

На следующий день собралась курия — десять самых знатных патрицианских родов. С улицы здание окружили преторианцы, и их становилось все больше. Это был приказ префекта Клеменса, чтобы защитить патрициев, а также для того, чтобы продемонстрировать поддержку большинством преторианцев нового императора Клавдия Цезаря. Народ поддерживал их, поскольку республиканская форма правления была плебеям непонятна. Они хотели повелителя, на которого можно смотреть с благоговением, иногда добродушно подшучивая, во славу которого можно кричать, надрывая глотки, повелителя, который дает хлеб и устраивает зрелища.

Сенат бурлил. Согласие было достигнуто только в том, что убийцы тирана Кассий Херея и Корнелий Сабин достойны чести, причем консул Сатурний в своей речи поставил обоих выше Брута и Кассия Лонгина, поскольку то, что они сделали, совершено не для личной выгоды, а для спасения чести и достоинства Рима.

В остальном мнения разделились. Одни хотели восстановления республики, другие — власти императора, как это было на заре истории Рима, но большинство склонялись к продолжению принципата.

Когда ближе к полудню попросил разрешения выступить префект Клеменс, ситуация наконец разрешилась.

— Достопочтенные сенаторы! Большинство преторианцев выступили в поддержку Клавдия Цезаря как нового принцепса. Теперь я узнал, что и большинство сенаторов разделяют это мнение, поэтому прошу сенат принять соответствующее решение, чтобы я мог привести своих людей к присяге Клавдию Цезарю.

Итак, решение было принято. Ученый и историк Клавдий Цезарь поднялся на римский императорский трон как Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик. Он провел реформы государственного управления, вернул семьям казненных отнятое Калигулой имущество и освободил из ссылки своих племянниц Агриппину и Ливиллу. Хотя новый император и распорядился убрать все бюсты и статуи предшественника, но провозгласить damnation memorae — забвение — отказался. Клавдий передоверил ведение государственных дел более способным к политике людям, в том числе Каллисту, чьи усилия по спасению многих патрициев от преследований Калигулы были по достоинству вознаграждены. Дочь Каллиста, Нимфидия, усыновила ребенка свергнутого императора — Сабина Нимфидия, ставшего при правлении Нерона префектом преторианцев. Он был убит при попытке подняться на императорский трон после смерти Нерона.

Спустя несколько недель после убийства Калигулы Кассий Херея был обвинен в желании устранить вместе с Калигулой и Клавдия, Херея не пожелал оправдываться, и его казнили. За ним последовал и Юлий Луп, без прямого приказания убивший Цезонию и Друзиллу.

Корнелий Сабин оставил преторианскую гвардию и уединился в своем унаследованном от дяди доме. Узнав о казни друга, он попросил аудиенции у императора Клавдия, но был принят не им, а Ливиллой.

— Садись, Сабин, и выслушай меня. Ты так же хорошо начитан, как и я, и должен знать из истории, что убийцы тиранов долго не живут, хотя и восхваляются народом и знатью: первые их быстро забывают, а вторые всегда помнят, что один из них — пусть они его боялись и ненавидели — нашел свою смерть от их руки. Да, они считают поступок справедливым, но совершивший его должен исчезнуть. Вас обоих сравнивали с Брутом и Кассием, но забыли упомянуть, чем оба закончили. Они совершили самоубийство, преследуемые позором и презрением. И для тебя, Сабин, императорский суд подготовил обвинение, но мне удалось приостановить его. Я не забыла дни на Понтии, мой друг.

— Это делает мне честь, Ливилла, но могу предположить, что ты не хочешь, чтобы они вернулись.

— Даже если бы и хотела, не могу. Мой супруг снова живет в Риме, а дядя Клавдий ревностно следит за добродетелью своих племянниц. Начни новую жизнь, Сабин, и попытайся забыть все, что произошло.