Opus 2 - Евгения Сергеевна Сафонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Похоже, единственное, с чем Еве по-настоящему повезло – очередная точка синхронизации примерно совпала с первой зимой после её ухода. Скажи риджийцы, что она вернётся домой после трёхлетнего отсутствия, и это сильно поколебало бы Евину уверенность в том, что возвращаться стоит.
Возможно, поэтому ей ничего не сказали. Пока не выяснилось обратное.
– Есть контакт, – констатировала Снежка, когда Ева убрала руку, вернув в зеркало небо. Проворно вскочила, полами белого плаща коснувшись меловой звезды. – Прореха скоро появится. Оставим вас… по традиции.
Традиция заключалась в том, что риджийцы деликатно отходили поодаль, давая им с Гербертом возможность попрощаться. Но, сидя на пледе, сквозь который всё равно пробивался холод горного камня, глядя, как бывшая попаданка и колдун отходят к низкорослой сосенке, нависшей над облачной пропастью, Ева – тоже по традиции – понимала: все слова, всё, что она могла бы подарить Герберту на прощание, она подарила ночью. Здесь, даже когда посторонние демонстративно повернулись к ним спиной, она не могла произнести ничего, что стоило бы произносить.
Решить, без чего она на самом деле не сможет жить…
– Возьми.
Напряжение в воздухе натянулось так туго, что голос Герберта заставил её вздрогнуть, точно вместо тихого слова рядом жалобно взвизгнула лопнувшая струна.
– Возьми, – повторил он, протягивая знакомый голубой кристалл на кожаном шнурке. – Попробуешь связаться со мной оттуда. Если сможешь. Если захочешь.
Ева подставила руку: подвеска упала на ладонь, щекоча кожу приятной тяжестью.
Она не стала ни благодарить, ни задавать глупых вопросов. Лишь один, надеясь, что он не такой глупый:
– Почему только сейчас?
– Думал, это ни к чему. Думал, это помешает тебе уйти. Артефакт из нашего мира. Вдруг прореха не пропустит предмет, несущий в себе магию. К четвёртому разу решил, что рискнуть всё же стоит. – В лице его стыло то же спокойствие, что в небе над их головами. – Если ты готова на этот риск.
Ева накинула шнурок на шею, заправив под футболку. Не колеблясь.
Это распустило в его глазах мягкость, видеть которую было для неё мукой.
– Спасибо, – молвил он, одним до жути затасканным словом ударив ещё больнее.
– Герберт…
– Пора!
Сердце отбило ломкую стаккатную дробь ещё прежде, чем Ева обернулась.
Знакомое марево – неровная прозрачность с человеческий рост – кривило воздух в десяти шагах за её спиной. Лод под надзором Снежки вычерчивал руны, зависавшие сапфирной паутинкой, тающим кружевом последних чар, что Ева может увидеть в жизни.
Скинув плащ, она торопливо цапнула за ручку футляр.
Марево обернулось голубым: тем же бледным сапфиром, что руны, точно впитав их гаснущий свет. Когда Ева сделала шаг к пятой прорехе меж мирами, открывшейся на её глазах, колдовские сполохи померкли, уступив место нежной зелени, дождливым сумеркам и красному кирпичу.
Проход в другой мир завис над землёй овальной картинкой в дрожащей рамке жидкого стекла.
Пару секунд Ева смотрела на мост, перекинутый над широкой пешеходной дорожкой, красовавшийся кокетливыми башенками и стрельчатыми проёмами в высоких стенах. Дождевые капли кругляшками стыли в воздухе: с этой стороны прореха держалась дольше, чем с другой, и пока здесь текли минуты, там суждено было пройти едва ли паре секунд.
– Царицыно, – сказала Снежка тоном экскурсовода, за которым так удобно было спрятать едва уловимое педальное эхо тоски. – Фигурный мост.
– Знаю, – сказала Ева.
Москва. Царицыно. И даже от дома недалеко – до родного Ясенева часа за два-три пешком дойти легко. Кошелёк Ева оставила в замке Рейолей, потому что исчезнуть на год и вернуться со всеми ценными вещами было бы ещё подозрительнее, чем просто исчезнуть на год. Она сунула остававшиеся у неё рубли в карман сарафана, но для органичности ещё одной легенды, которую ей предстоит создать – теперь уже для собственной семьи – предпочла бы прийти домой на своих двоих.
Лучше возможности у неё не будет.
Руки сами опустили наземь карбоновый футляр, чтобы рвануть застёжку молнии.
– Держи. За помощь. – Достав планшет, докстанцию и зарядку, Ева всучила их Снежане. – Герберт расскажет, как его заряжать. Полагаю, ты найдёшь ему применение.
Рот Белой Ведьмы, большеватый для её миниатюрного лица, изобразил безмолвную букву «о».
Разум в этом действе почти не участвовал. Разум лихорадочно пытался смириться с мыслью, что шаг за грань, откуда уже не будет возврата – шаг, с которым она оставит позади всё, что так не хочет оставлять, – всё-таки случится. И не когда-то, а прямо сейчас.
…без чего она не сможет жить…
– Найду. – Снежка прижала гаджет к груди бережно, как новую куклу. Улыбнулась: по-детски светло и широко. – Спасибо тебе.
– Время, – сказал Лод, замерший подле прохода, неумолимый, как маятник По.
Набросив на плечи лямки футляра, Ева повернулась к Герберту. Безнадёжность в его лице ясно дала понять – объяснять, что на сей раз открылось по ту сторону прорехи, не требовалось.
– Иди, – сказал он. Без сантиментов, без объятий.
Ева оглянулась на мост, связавший весну и зиму, горный утёс и дорогу в низинке, любовь и всё, что звало блудного ребёнка по ту сторону застывшего дождя.
…без чего она не сможет жить?
– Иди.
Она почти его ненавидела. За то, что так осторожно, так великодушно говорит лишь слова, не способные её удержать. Почти так же, как себя – за то, что отчаянно, до боли в кулаках, до крови под ногтями хочет быть удержанной.
…не сможет…
– Ну же, – сказал Герберт.
Шёпот обескровленных губ звучал страшнее крика.
В прореху Ева врезалась почти бегом.
Она ждала головокружения. Давления. Хоть чего-то. Но переход лишь хлестнул по лицу ливнем, после горной зимы казавшимся тёплым. По инерции пробежав ещё немного по пустой дороге, Ева посмотрела назад: там не было ничего, кроме размытого жёлтого абриса фонарей.
Выбор сделан и подтверждён. Мене, мене, текел, упарсин. Вычислено, измерено, проверено.
Эксперимент завершён успешно.
Она постояла в дождливых сумерках, осознавая, что сделала, или хотя бы пытаясь. Смутно вспомнив, что к ближайшему выходу идти как раз туда, где
