Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

«Апрель тысяча девятьсот девяносто восьмого, — испуганно подумала она. — Что я помню об апреле девяносто восьмого?» — Она ничего не могла вспомнить и очень боялась. Его? За него?

— Это не эволюция. Просто инстинкт самосохранения. Все гораздо хуже, чем вы думаете. Тот же мир, который вы знали, когда население было семь миллиардов, только… гораздо хуже. Никто, кроме нескольких европейских стран, не пытался контролировать рождаемость и бороться с загрязнением среды. Когда мы попытались контролировать распределение пищи, было уже слишком поздно. Пищи не хватало, а мафия правила черным рынком. Все приходилось покупать на черном рынке, чтобы не умереть с голоду. У многих ничего не было. Конституцию изменили в 1984 году, это вы помните, но дела пошли так плохо, что даже намека на демократию не осталось. Что-то вроде полицейского государства. Но и это не помогало. Все распалось. Когда мне исполнилось пятнадцать, закрылись школы. Раковой чумы не было, были другие эпидемии: дизентерия, гепатит, бубонная чума. Но больше всего людей умирало от голода. А в девяносто третьем году началась война на Ближнем Востоке. Потом другая война — Израиль против арабов. Одна из африканских стран, действуя на стороне арабов, сбросила две атомные бомбы на израильские города. Мы помогли Израилю отомстить и…

Он замолчал и, немного погодя, продолжал, по-видимому не сознавая, что в его рассказе был перерыв.

— Я пытался уйти из города в лес. Но я был болен и не мог идти. Я просто сидел на ступенях дома. На западном холме все дома горели, но ступени были цементные и, я помню, из щелей пробивались одуванчики. Я сидел и знал, что не смогу встать. Я думал о том, как поднимусь и уйду из города, но это был бред. Снова и снова я видел одуванчики и умирал. И все вокруг умирало. И тут мне приснился сон…

Голос его прервался, и он ненадолго умолк. Наконец он с трудом проговорил:

— Мне снилось, что я дома. Я проснулся здоровым, лежа в своей постели. Только это был не тот дом, что в прошлой жизни. Боже, я не хочу ее помнить, но не могу забыть! Много раз я говорил себе, что это сон, но это был не сон. А наш мир — сон. Он нереален. Он даже не вернется. В этой жизни мы все мертвы. А перед смертью мы убили свой мир. Ничего не осталось, кроме снов.

Она верила ему — и яростно возражала!

— Ну и что? Может, так и должно быть? И все это реально. Ничего не случается, что не должно случиться. Никогда! И какая разница, как вы это назовете, сном или явью? Оно существует. Разве не так?

— Не знаю, — ответил Орр.

Она подошла к нему и обняла, как ребенка, как умирающего.

Голова Орра лежала у нее на коленях.

— Вы уснули, — сказала она.

Он не ответил. Ей пришлось потрясти его, чтобы привести в чувство.

— Я не сплю, — сказал он, напрягшись. — Не сплю.

Он снова обвис.

— Джордж!

Имя помогло. Он открыл глаза и взглянул на нее.

— Не засыпайте еще немного. Я хочу попробовать гипноз.

Она хотела спросить, что он хочет увидеть во сне, что именно внушить ему относительно Хабера, но он был уже далеко.

— Садитесь на диван. Смотрите… Да, смотрите на пламя лампы, но не засыпайте.

Она поставила лампу в центр стола, среди яичной скорлупы и объедков.

— Не отводите взгляда от лампы и не засыпайте. Вы расслабитесь и успокоитесь, но не уснете, пока я вам не скажу «спите». Вы ощутите покой и комфорт.

Чувствуя, будто играет чью-то роль, она продолжала гипнотический разговор. Он сразу же подчинился. Она не сразу в это поверила и решила проверить.

— Вы не можете поднять левую руку, — сказала она. — Вы пытаетесь, но она слишком тяжелая, не поддается… Теперь она снова легкая, можете ее поднять. Вы через минуту уснете. Вам будут сниться сны, самые обычные, как у всех. За одним исключением. Один сон будет эффективным.

Она замолчала, вдруг почувствовав испуг: что она делает? Это не игрушка. Он в ее власти, а его мощь неимоверна. Какую ответственность она берет на себя?

Человек, который, подобно ей, верит во всеобщий порядок, в то, что существует целое, частью которого он является, что, будучи частью, он в то же время и целое, — такой человек не захочет играть в бога. Хотят только те, кто не верит.

Но она попалась и повернуть назад уже не могла.

— В этом сне вам приснится, что доктор Хабер желает вам добра, что он честен с вами и не пытается вредить вам.

Она подумала, что сказать еще, и добавила:

— И вам приснится, что чужаков уже нет на Луне.

Хоть эту тяжесть она снимет с его плеч!

— Утром вы проснетесь отдохнувшим, и все будет в полном порядке. А сейчас — спите!

Боже, она забыла велеть ему лечь!

Он мягко упал вперед и набок и лежал теперь теплой и неподвижной грудой прямо на полу.

Он весил не больше ста пятидесяти фунтов, но для нее это был все равно что мертвый слон. Она с трудом втащила его на диван — сначала ноги, потом плечи — и укрыла его спальным мешком, а он продолжал крепко спать. Пытаясь поднять его, она выбилась из сил. Сев за стол, она перевела дыхание. И стала думать, чем ей теперь заняться. Она убрала со стола, нагрела воды и вымыла посуду, потом разожгла огонь в печи. На полках нашлось несколько книг — детективов среди них не было. Жаль. Ей подошел бы сейчас детективный роман о русских. В последние годы правительство США больше не делает вид, что между Иерусалимом и Филиппинами нет ничего общего, поскольку это угрожало бы американскому образу жизни. Теперь можно купить игрушечный японский зонтик, индийские благовония, русские книги и многое другое. Человеческое богатство принадлежит всем — таков новый образ жизни, в соответствии с доктриной президента Мердля.

Роман, написанный автором, чья фамилия, оканчивалась на «евский», описывал годы чумы в маленьком городе на Кавказе. Не очень веселое чтение, но захватывающее.

Она читала с десяти до половины третьего. Все это время Орр спал не двигаясь, дышал легко и свободно. Время от времени она отрывалась от книги и смотрела на его спокойное лицо. Если ему что и снилось, то что-то легкое, беглое. После того как в кавказском городке все погибли, кроме одного умалишенного — его невольная пассивность перед неизбежным напоминала ей Орра, — она подогрела кофе, но у него был вкус щелока. Она выглянула из-за двери и прислушалась к шуму ручья. Невероятно, но это журчание длится сотни лет, начавшись задолго до ее рождения, и будет длиться, пока существуют горы. Самое странное — теперь, в абсолютной ночной тишине, в журчании ручья появилась какая-то новая нота, как будто где-то далеко, вверх по течению пели дети сладкими нездешними голосами.

Она вздрогнула, закрыла дверь, чтобы не слышать голосов нерожденных детей, и вернулась в комнату, где лежал спящий. Она взяла с полки книгу о домашних плотничьих работах — должно быть, он купил ее, чтобы чем-то заниматься на даче, — но от этой книги ей сразу захотелось спать. Почему бы и нет? Зачем ей бодрствовать? Но где же она будет спать?