Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

Это моя пятьдесят первая победа в турнирах и семисотая — в матчах. Но для меня нынешний турнир запомнится не победой над Федерером, а нашим смехом. Интересно, не этот ли смех помог мне победить? Ведь после того, как от души посмеешься вместе с теми, кого любишь, гораздо легче чувствовать себя свободным, быть собой.

В начале 2002 года между мной и Дарреном устанавливается полное взаимопонимание. Мы говорим на одном языке, видим мир в одинаковых красках. Он укрепляет мое доверие, когда осмеливается предложить мне сменить струны на ракетке — и этим улучшить ее.

Я всегда играл со струнами ProBlend — наполовину кевларовыми, наполовину нейлоновыми. На них можно удержать четырехкилограммового марлина. Они никогда не подводят, никогда не лопаются, но и не в состоянии подкручивать мяч. Играть с ними — все равно что отбивать мяч крышкой от мусорного бака. В последние годы все говорят, что теннис меняется, игроки становятся мощнее, ракетки — больше, но самые существенные перемены коснулись струн. Появление новых эластичных струн из полиэстера, позволяющих бить мощные крученые удары, вознесло ничем не выдающихся игроков до статуса великих, великих же превратило в легендарных.

Я, однако, никогда не любил перемен. И вот теперь Даррен уговорил меня попробовать новые струны. Мы — на Открытом чемпионате Италии. Я только что сыграл в первом круге с Николасом Кифером из Германии. Я победил — 6–3, 6–2. Но сейчас говорю Даррену, что, по справедливости, должен был потерпеть поражение. Я играл отвратительно, неуверенно. Грунтовое покрытие — не мое.

— Тебе нужны новые струны, — отвечает Даррен.

Я хмурюсь. Я настроен скептически. Однажды уже пробовал поменять ракетку — ничего хорошего из этого не вышло.

Он натягивает новые струны, вновь повторяет:

— Просто попробуй.

На тренировке я в течение двух часов не упускаю ни единого мяча. И не пропускаю ни одного мяча до самого конца турнира. До этого мне ни разу не доводилось выигрывать Открытый чемпионат Италии. Зато я выиграл его теперь — благодаря Даррену и его волшебным струнам.

С БОЛЬШИМ НЕТЕРПЕНИЕМ жду Открытого чемпионата Франции 2002 года. Я взволнован и настроен на борьбу — в конце концов, у меня есть поводы для оптимизма. Я только что победил на турнире, Джаден стал лучше спать, к тому же у меня есть новое оружие. В четвертом круге проигрываю два сета и подачу приглашенному специальным решением организаторов Полю-Анри Матье из Франции. Ему двадцать лет, и все же я в лучшей физической форме. Сынок, в теннисе часов не считают, — я готов оставаться здесь хоть целый день.

Начинается дождь. Я сижу в раздевалке и вспоминаю, как Брэд орал на меня в 1999-м. Его тирада до сих пор звучит у меня в ушах, от первого до последнего слова. Выходя на корт, я улыбаюсь. Веду 40-0, когда Матье выигрывает мою подачу. Я, однако, сохраняю спокойствие и в свою очередь возвращаю подачу. В пятом сете он выходит вперед, 3–1. И вновь я отказываюсь смириться с поражением.

— У любого спортсмена, кроме Агасси, я бы выиграл этот матч, — признается потом Матье журналистам.

Следующий мой соперник — испанец Хуан Карлос Ферреро. Снова идет дождь. Я интересуюсь, будет ли матч остановлен на ночь. Ферреро ведет и не хочет останавливаться. Он явно раздражен, когда судьи удовлетворяют мою просьбу и откладывают игру. На следующий день он выплескивает на меня свое раздражение. В третьем сете у меня время от времени появляется возможность отыграться, но Ферреро быстро пресекает мои попытки. Он выигрывает сет, и я вижу, как по мере моего отставания растет его уверенность.

Я спокоен, когда вместе с Дарреном ухожу с корта. Меня устраивает моя игра. Да, я допускал ошибки, у меня случались сбои, но я верю, что мы справимся с чем угодно. У меня побаливает спина — но лишь оттого, что я много наклоняюсь, уча Джадена ходить. Прекрасная боль.

Через несколько недель мы отправляемся на Уимблдон, где уверенность покидает меня. Новые струны играют со мной злую шутку. На травяном покрытии мои усиленные крученые удары заставляют мячи летать, словно шарики, надутые гелием. Во втором круге я играю с Парадорном Шричапаном из Таиланда. Он хороший игрок, но не более. Шричапан занимает шестьдесят седьмое место в мировой классификации, и то, что я могу проиграть, кажется невероятным. И все же в первом сете он берет верх.

Я пробую все возможное, чтобы вернуть себе преимущество. Ничего не получается. Мои мячи — словно воздушные эклеры, которые жадно пожирает Шричапан. Я никогда не видел, чтобы человек так быстро вырастал до огромных размеров, как Шричапан, отбивающий мой удар справа. Он делает замах, стоя на пятках, и единственная сознательная мысль, которая приходит мне в голову: хотелось бы мне бить по мячу, как он, и при этом попадать. Как я могу дать понять всем, собравшимся на стадионе, что я не виноват? Это все из-за струн! Во втором сете я корректирую игру, даю противнику настоящий бой и играю вполне достойно, но Шричапан непробиваемо уверен в себе. Он знает, что это его день; а когда ты уверен в этом, обычно случаются чудеса. Он бьет шальной удар, который каким-то чудом цепляет заднюю линию, затем выигрывает тай-брейк — и вот он уже на два сета впереди. В третьем сете я спокойно проигрываю.

Слабым утешением служит лишь то, что в тот же день проигрывает и Пит.

Следующие два дня мы с Дарреном экспериментируем с различными комбинациями струн. Я объявляю ему, что не могу играть с этим его новым полиэстером, но и уверенность мою в старых струнах Даррен подорвал безвозвратно. В итоге я заявляю, что, если вернусь к ProBlend, больше не буду играть.

Даррен мрачнеет. Лишь полгода он проработал моим тренером, внес небольшое усовершенствование по части струн — и вот, быть может, он тем самым неумышленно приблизил мой уход из спорта. Он обещает сделать все, что в его силах, и найти подходящую для меня комбинацию.

— Найди что-нибудь, чтобы я мог подавать, стоя на пятках, как Шричапан, — прошу я. — Найди что-нибудь, чтобы я стал, как он.

— Будет сделано!

Он работает день и ночь и, кажется, находит комбинацию, которая его устраивает. Мы летим в Лос-Анджелес, где я испытываю ее, — никаких нареканий. Я выигрываю Кубок Mercedes-Benz.

Потом мы перебираемся в Цинциннати. Я играю достойно, но недостаточно хорошо для победы. Затем в Вашингтоне обыгрываю Энквиста, который всегда был для меня очень трудным соперником. После него встречаюсь еще с одним мальчиком, обещающим стать теннисной сенсацией, — двадцатидвухлетним Джеймсом Блейком. Он демонстрирует красивый, элегантный теннис. Я не дотягиваю до его уровня — по крайней мере сейчас. Он моложе, быстрее, у него лучше подготовка. Кроме того, он достаточно наслышан обо мне и о моих достижениях, чтобы демонстрировать лучшее, на что способен. Я польщен тем, что он вышел на игру со мной в полном вооружении. Это льстит моему самолюбию, хоть и означает, что против него у меня нет шансов. За это поражение мне не приходится винить струны на ракетке.