Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

В раздевалке я по-новому чувствую свое тело. Игра на травяных кортах становится суровым испытанием, и пять сетов на траве оставляют меня совершенно без сил. Кроме того, корты Уимблдона в этом году выровнены, как никогда, что означает: долгие обмены ударами, больше движения, больше прыжков, больше наклонов. Моя спина — настоящая проблема. С ней никогда не было легко, теперь же ее состояние меня по-настоящему тревожит. Боль, начинаясь от спины, пробегает по ягодицам, охватывает колено, отдается в голени и стреляет в лодыжке. Так что мне повезло, что я проиграл Филиппуссису и не прошел в следующий круг. Иначе все равно пришлось бы сниматься с матча.

НА СТАРТЕ ОТКРЫТОГО ЧЕМПИОНАТА США 2003 года Пит Сампрас объявляет о своем уходе. Несколько раз во время пресс-конференции ему приходится останавливаться, чтобы взять себя в руки. Я тоже глубоко потрясен. Наше соперничество красной нитью прошло через всю мою карьеру. Поражения в играх с Питом всегда были для меня очень болезненными, но они же по большому счету научили меня не терять надежду. Если бы я чаще побеждал в наших с ним схватках или если бы он принадлежал к другому поколению игроков — возможно, моя карьера была бы более удачной, быть может, меня бы считали лучшим игроком. Но тогда я бы многое потерял.

Несколько часов после пресс-конференции Сампраса я остро чувствую свое одиночество. Итак, я остался один. Я — последний играющий американец, побеждавший в турнирах Большого шлема. Отвечая на вопросы репортеров о моем самочувствии, говорю:

— Это похоже на то, как если бы вам пришлось прекратить танцевать с тем, с кем вы пришли на танцы.

Потом я понимаю: моя аналогия неточна. Ведь это они уходят с танцев, не я. Я все еще танцую.

Я добираюсь до четвертьфинала и встречаюсь с Кориа, обыгравшим меня на Открытом чемпионате Франции. Мне не терпится выйти на корт и сразиться с ним, но матч откладывается на несколько дней из-за дождя. Я заперт в отеле, где могу лишь читать и ждать. Смотрю, как по оконному стеклу скатываются капли дождя, серо-седые, как моя щетина. Каждая капля — словно еще одна минута жизни, утекающая сквозь пальцы.

Джил заставляет меня пить свою волшебную водичку и отдыхать. Он постоянно говорит, что все будет в порядке. Но он тоже все понимает. Время уходит. Наконец тучи рассеиваются, и мы выходим на корт. Кориа — уже не тот, что был в Париже. У него травмирована нога, и я пользуюсь этим. Безжалостно гоняю его по корту, перемалываю в труху — и выигрываю два сета.

В третьем я добываю четыре матч-пойнта — и бездарно растрачиваю их все. Я смотрю на свою ложу и вижу Джила. Он явно не в своей тарелке. За все время нашей совместной работы он ни разу не уходил с моих матчей — даже в уборную. Ни одного раза. Он говорит, что не хочет покидать свое место: ведь, взглянув на свою ложу, я могу увидеть его кресло пустым — и запаниковать. Он заслуживает лучшего. Я сосредоточиваюсь на игре, оцениваю ситуацию — и выигрываю матч.

Времени на отдых нет. Дождь поломал весь турнирный график. На следующий день мне предстоит встретиться в полуфинале с Ферреро, только что выигравшим Открытый чемпионат Франции. Уверенность, кажется, сочится даже из его пор. Он на тысячу лет моложе меня и не скрывает этого. Он разбивает меня наголову в четырех сетах.

Я кланяюсь на все четыре стороны и посылаю воздушные поцелуи трибунам. Я уверен: зрители поняли, что я отдал им все. Возле раздевалки встречаю ждущих меня Джадена и Штефани. При виде беременной жены мое разочарование от поражения рассеивается, словно облако.

НАША ДОЧЬ появилась на свет 3 октября 2003 года. Еще одна прекрасная незнакомка. Мы назвали ее Джаз Эль — и тайно поклялись, что она никогда не будет играть в теннис, как и наш сын. (По правде говоря, у нас во дворе нет даже теннисного корта.) Но есть еще кое-что, чего она сама категорически не желает делать, — а именно, спать. По сравнению с ней Джаден — настоящий соня. Неудивительно, что на Открытом чемпионате Австралии 2004 года я похож на зомби. Все остальные игроки тем временем выглядят так, будто только что встали с постели, со вкусом проспав часов двенадцать. Они полны энергии и сил. Такое ощущение, что все поголовно нарастили себе мышцы — не иначе каждый из них обзавелся собственным Джилом.

Мои ноги чувствуют себя вполне терпимо до самого полуфинала, где я встречаюсь с Сафиным, быстроногим, как дикая собака. Почти весь прошлый год он пропустил из-за травмы кисти. Теперь он полностью излечился, отлично отдохнул и его невозможно остановить. Слева направо, вперед и назад — кажется, наши обмены ударами длятся вечность. Ни один из нас не желает пропускать мячи, ошибаться — и через четыре часа игры ни один не готов отказаться от победы. Точнее, мы оба жаждем ее еще больше, чем в начале игры. Но у Сафина — преимущество в подаче. Он выигрывает пятый сет, и я уже не верю, что недавно праздновал победу в Австралии.

Неужели конец? Я слышу этот вопрос каждый день, много месяцев и даже лет. Но лишь сейчас впервые он беспокоит меня.

— ОТДЫХ — ТВОЙ ДРУГ, — говорит Джил. — Тебе надо больше отдыхать между турнирами, тщательнее выбирать соревнования, в которых ты участвуешь. Рим и Гамбург? Мимо. Кубок Дэвиса? Извините, не смогу. Ты должен сохранить силы для самых важных турниров, и ближайший из них — Открытый чемпионат Франции.

В итоге, когда мы прибываем в Париж, я чувствую себя помолодевшим на несколько лет. Даррен, ознакомившись с турнирной таблицей, прочит мне легкий путь в полуфинал.

Мой соперник в первом круге — Джером Хайнель, двадцатитрехлетний француз, номер 271 в мировом рейтинге. У него пока нет даже тренера. Даррен считает, что проблем у меня с ним не будет.

Проблем, однако, полно. Я выхожу на игру совершенно выдохшимся. Каждый удар слева бью в сетку. «Ты можешь лучше! — кричу я себе. — Еще не все кончено! Твоя карьера не должна заканчиваться так!» Джил, сидя в первом ряду, кусает губу.

Дело не только в возрасте. И не только в грунте. Я не могу правильно ударить по мячу. Я достаточно отдохнул, но, как выяснилось, от безделья мой старый механизм ржавеет.

Газеты называют это самым позорным поражением в моей карьере. Хайнель объявляет журналистам, что друзья придали ему бодрости перед матчем, уверив в неизбежной победе: ведь совсем недавно я проиграл игроку его уровня. «Что значит — вашего уровня?» — спрашивают его, и он, не стесняясь, отвечает:

— Плохо играющему.

— Мы на финишной прямой, — объявляет репортерам Джил. — И все, о чем я прошу судьбу, — чтобы нам не пришлось пересечь финишную черту, хромая на обе ноги.

В июне я снимаюсь с Уимблдона. Я проиграл четыре матча подряд — это самая длинная череда поражений с 1997 года, и я чувствую себя так, будто мои кости сделаны из фарфора. Как-то раз Джил, усевшись напротив меня, объявляет, что больше не может смотреть на мои мучения. Ради нас обоих я должен всерьез подумать об уходе из спорта.