Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

Я обещаю подумать об уходе, но сначала мне придется вспомнить о карьере Штефани. Ее пригласили в Международный зал теннисной славы[52]. Ничего удивительного: она выиграла больше турниров Большого шлема, чем кто бы то ни было в истории женского тенниса за исключением Маргарет Корт. Она попросила, чтобы я представил ее на вступительной церемонии. Мы летим в Ньюпорт, штат Род-Айленд. Это знаковый день. Мы впервые покидаем детей на ночь. Кроме того, я впервые вижу, как Штефани нервничает. Предстоящая церемония ее путает, Штефи не любит привлекать к себе внимание и вся дрожит. Она боится сказать что-нибудь не то или забыть кого-нибудь поблагодарить.

Я тоже ужасно волнуюсь. Я несколько недель размышлял над своей речью. Мне впервые придется говорить о Штефани на публике, и я чувствую себя так, будто мне предстоит прочитать всему миру одну из записок с нашей кухонной «Доски благодарностей». Джей Пи помогает мне составить несколько вариантов выступления. Словом, я готов, и даже слишком, но, когда иду к трибуне, у меня сбивается дыхание. Едва начав говорить, я успокаиваюсь: ведь я обожаю ту, о которой буду говорить, никто не знает ее лучше меня. Любой мужчина должен иметь возможность представлять свою жену на вступительной церемонии в ее личном Зале славы.

Я смотрю в зал, вижу там лица болельщиков и бывших чемпионов и хочу поведать им всем о Штефани. Пусть они узнают о ней то, что знаю я. Я сравниваю ее с мастеровыми и ремесленниками, строившими великие соборы Средневековья: выводя крышу, своды погреба, другие части, не видимые для публики, они сохраняли все то же высочайшее мастерство и оставались столь же требовательными к своей работе. К каждому излому каждому незаметному углу они подходили все с той же меркой высочайшего перфекционизма. Такова Штефани. И в то же время она сама — собор, великий памятник совершенству. Целых пять минут я превозношу ее спортивную этику, достоинство, силу и грацию, ее вклад в теннис. И в заключение делюсь самой главной правдой, которую знаю о ней:

— Итак, леди и джентльмены, счастлив представить вам величайшую из женщин, которых я когда-либо знал!

28

ВОКРУГ МЕНЯ только и разговоров, что об уходе из спорта: Штефани, Пита, моем. Тем временем я только и делаю, что играю, нацеливаясь на следующий турнир Большого шлема. В Цинциннати, ко всеобщему удивлению, побеждаю Роддика в полуфинале и впервые с предыдущего ноября выхожу в финал турнира АТП. Одержав верх над Хьюиттом, я становлюсь самым старшим победителем турнира АТП со времен Коннорса.

Через месяц на Открытом чемпионате США я заявляю журналистам, что собираюсь выиграть турнир. Они смеются, похоже, подозревая меня в старческом слабоумии.

Мы со Штефани снимаем дом за городом, в Вестчестере. Там гораздо просторнее, чем в отеле, к тому же нам не придется таскать коляску по запруженным толпой улицам Манхэттена. Здорово, что в подвале дома имеется комната для игр, она же — моя спальня накануне матча. Там я могу перейти с кровати на пол, когда разболится спина, и не потревожить при этом Штефани. В ответ на мои слова, что отцы не выигрывают Больших шлемов, Штефани говорит, что я могу отправиться в подвал и чувствовать себя совершенно одиноким, если мне это необходимо.

Вижу, как мой образ жизни становится все более утомительным для нее. Я вечно отсутствующий муж, отец, связанный сторонними обязательствами. Ей приходится нести на себе основной груз заботы о детях. Но жена никогда не жалуется. Она все понимает и постоянно старается создавать для меня атмосферу, в которой я мог бы думать только о теннисе. Штефани помнит, как важно это было для нее самой, когда она еще выступала на турнирах. К примеру, когда Штефани везет нас на стадион, она точно знает, какая именно песенка из «Улицы Сезам» заставит Джадена и Джаз сидеть тихо, чтобы мы с Дарреном могли обсудить стратегию матча. К питанию она относится так же ревностно, как Джил, и никогда не забывает, что регулярность еды не менее важна, чем ее состав. Когда после матча я еду домой с Дарреном и Джилом, знаю, что на моей тарелке сразу будет лежать горячая лазанья с пузырящейся сырной корочкой.

Я знаю, что и Джаден, и Джаз, и дети Даррена будут накормлены, умыты и приготовлены ко сну.

Лишь с помощью Штефани я дохожу до четвертьфинала, где встречаюсь с Федерером, посеянным под первым номером. Это уже не тот Федерер, которого я разгромил в Ки-Бискейн. На моих глазах он вырос в одного из величайших теннисистов всех времен. Он методично идет вперед, выигрывая в двух сетах и уступив лишь в одном. Я ничего не могу поделать, разве что отойти с его пути и, стоя на обочине, восхищаться его великолепным искусством и безграничным спокойствием. Он самый величественный из виденных мной игроков. Однако, раньше чем он успевает покончить со мной, матч останавливают из-за дождя.

Направляясь домой, в Вестчестер, я задумчиво смотрю в окно машины, повторяя себе: не думай о завтрашнем дне. Кроме того, мне не стоит думать и об ужине, поскольку из-за остановленного матча я еду домой на несколько часов раньше, чем предполагалось. Но Штефани, разумеется, успевает проконсультироваться со службой прогнозов. Кто-то сообщил ей про грозу, когда дождь собирался над Олбани, и она, прыгнув за руль, успела как раз вовремя, чтобы все приготовить. Так что, когда мы заходим в дом, она целует нас в щеки и передает тарелки плавным движением, изящным, как ее подача. В этот момент я мечтаю еще раз пригласить в дом судью, чтобы скрепить клятвой наши супружеские узы.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ поднимается ураганный ветер с порывами до шестидесяти пяти километров в час. Я еле прорываюсь сквозь ветер и ураганную игру Федерера — и все-таки сравниваю счет в матче, выиграв два сета подряд. Федерер смотрит себе под ноги: его удивляет происходящее.

Но затем он приспосабливается — лучше, чем я. Кажется, он может на лету приноровиться к чему угодно. Он вытягивает труднейший пятый сет — и я готов заявить во всеуслышание, что Федерер становится лучшим игроком всех времен.

Не успел стихнуть ветер, как с новой силой взвихрились разговоры о моем уходе. Журналисты спрашивают, зачем я продолжаю играть. Объясняю, что это — моя работа. У меня есть семья, есть школа, нуждающаяся в поддержке. За счет каждого удара по мячу многие люди получают вполне ощутимую помощь. Через месяц после Открытого чемпионата США мы со Штефани проводим девятый ежегодный Детский большой шлем, позволивший собрать 6 миллионов долларов на благотворительные нужды. А в общей сложности мы накопили для моего фонда уже 40 миллионов.

Объясняю журналистам, что я еще могу играть. Не знаю, надолго ли, но пока могу. Я еще способен побеждать.