Экспансия – II - Юлиан Семенов

В Игуасу он был направлен отнюдь не случайно. Во-первых, стыковка трех границ; новости из Парагвая и Бразилии стекаются сюда каждодневно, ибо именно здесь сосредоточен центр торговли, перевалочная база грузов, аэропорт, склады на Паране. Во-вторых, Лондон имел информацию от Шелленберга, что уже в марте сорок пятого года крупные национал-социалисты, связанные с финансами НСДАП и СС, были перемещены в глубинные районы юга Америки; поскольку немцы имели сильные позиции в экономике Аргентины, Парагвая и Бразилии, необходимо было знать, на что будет обращено золото Гитлера, если действительно его намерены обратить в бизнес, а не положить в банки, чтобы спокойно жить на проценты с капитала; такое вероятие разведчики МИ-6 также допускали. В-третьих, нельзя не считаться с тем, что мобильный капитал Соединенных Штатов в самое ближайшее время неминуемо начнет наступление на юг, а поскольку железные дороги Аргентины принадлежали Лондону, поскольку именно Англия держала в своих руках ключи от основных банков Буэнос-Айреса и Сантьяго-де-Чили, королевский кабинет должен быть загодя осведомлен обо всем, что предполагает начать младший брат. И, наконец, в-четвертых, Англия прекрасно знала, что в Аргентине поселились ведущие инженеры с немецких военных заводов: с кем они намерены сотрудничать? С американцами? Или с Пероном? Если с Пероном, их следует поддержать, поскольку все, что слегка мешает младшему брату, оказывает на деле значительную помощь Лондону. Так как Перон не скрывал своего негативного отношения к янки (это давало ему дополнительные голоса на выборах: народ не терпел тех, кто захватывал экономику), Лондон был готов закрыть глаза на немецкую активность, — понятно, на определенном этапе, пока банки не наладят контроль над всем тем, что происходит и будет происходить в военном секторе экономики Аргентины.

Круг вопросов, который интересовал Шиббла, был поэтому весьма широк, но, однако, лично его — и чем дальше, тем больше — занимал Риктер.

Шелленберг, начавший давать показания британской секретной службе сразу же после его ареста в мае сорок пятого, довольно подробно коснулся работы Канариса, связанной с попыткой проникновения в «атомный проект американцев». Среди фамилий, которые были у него на памяти, дважды промелькнуло имя штурмбанфюрера СС доктора Риктера и штандартенфюрера СС Штирлица — в связи с делом физика Рунге, арестованного гестапо.

Следы Штирлица затерялись, поди найди человека во взбаламученной послевоенной Европе. Да и жив ли он вообще?!

А вот Риктер май сорок пятого встретил в британском лагере для военнопленных; с ужасом ждал допросов, понимая, что случится, если англичане докопаются до истории о его участии в допросах Рунге.

Однако же в сентябре (через две недели после того, как Шелленберг закончил давать показания по «атомному проекту») Риктера пригласили в комендатуру, побеседовали, не задав ни единого вопроса о его прошлой работе, и объявили об освобождении, предложив зарегистрироваться в Гамбурге; адрес дали странный: особняк на берегу, в уединенном месте; ни вооруженной охраны, ни джипов; тишина и благость, шум прибоя и птицы поют.

Человек в штатском, принявший его и также не задавший тех вопросов, которых Риктер страшился более всего, осведомился, чем будет заниматься бывший офицер, поинтересовался, не потерял ли он навыки теоретический работы в сфере физики, и по завершении беседы вручил временное удостоверение, дававшее возможность свободного передвижения по британской зоне оккупации.

Пугаясь собственной смелости, Риктер спросил тогда, не может ли он рассчитывать на такие документы, которые позволят ему уехать из Германии:

— Семья погибла, я один, кругом руины, что мне здесь делать?

Англичанин пообещал обдумать просьбу Риктера и предложил зайти через неделю.

Все эти дни Риктер мучительно колебался: идти или нет? Явно, бес; в таких коттеджах селится секретная служба, ну их всех к черту, лечь на дно, затаиться, там видно будет; но желание вырваться отсюда, страх, что его найдут и отправят в Нюрнберг (он даже не мог себе представить, что английская разведка все уже о нем знала), подвигли его на то, чтобы — выпив две таблетки снотворного, только так можно было унять нервы, — по прошествии недели отправиться к англичанам.

Тот же мужчина с невыразительной внешностью (встретишь через час на улице — не узнаешь), что принимал его в первый раз, вручил ему документ, дающий право покинуть Германию, потом пригласил к столу, угостил чаем с бутербродами (за последние два года впервые попробовал сливочного масла, отвык: Германия сидела на маргарине) и завел разговор о том, почему Гитлер проиграл войну; Риктера слушал доброжелательно, во многом с ним соглашался, а потом неожиданно спросил:

— Если нам понадобится ваша помощь в той отрасли знаний, где вы наиболее активно работали, можно ли рассчитывать на ваше сотрудничество?

— Конечно, — ответил Риктер, — конечно, я готов помогать во всем. Отблагодарю, как могу. — Он подумал, что сейчас-то и начнется самое страшное — вопросы о Рунге, о том, что вытворяли с несчастным на допросах, однако англичанин произнес несколько ничего не значащих фраз и посоветовал Риктеру непременно посетить — по прибытии в любую страну, куда он намерен переселиться — британское консульство.

— Дело в том, — пояснил он, — что по тому документу, который мы вам сейчас выписали, ни одна страна не предоставит вам право гражданства. Наше консульство выдаст вам другое удостоверение — оно-то и позволит апеллировать к местным властям с просьбой о виде на жительство…

Психологически все было рассчитано верно: немец — он и есть немец, «орднунг мус зайн»:[53] если сказано, что надо зайти и поменять, — непременно зайдет и поменяет. Именно поэтому британская секретная служба зафиксировала прибытие Риктера в Буэнос-Айрес. Удостоверяющую справку оформили за неделю, без проволочек; семи дней вполне хватило на то, чтобы выяснить, где Риктер живет и чем занимается: портовый рабочий, ничего интересного.

И лишь когда по прошествии тринадцати месяцев из разных источников — англичане работать умеют, спешить не любят, вживаются на года — поступили данные о том, что Риктер вошел в сферу интереса полковника Гутиереса, ближайшего помощника Перона, а потом и вовсе исчез из Буэнос-Айреса в связи с каким-то в высшей мере серьезным делом, Лондон понял: птичка клюнула, внимание, наступает время охоты! Об «атомных грезах» Перона в Лондоне узнали; весьма ревниво относились к тому, что младший брат секрета штуки не открывал. Денег и возможностей на собственные исследования не хватало, отчего бы не подлезть к тайне через Перона?!

По странному стечению обстоятельств Шиббл и Риктер прочитали перепечатку о «нацистском изувере Штирлице» одновременно: дело в том, что в Барилоче, где часто бывал Риктер (изредка наведываясь в Кордову), и в Игуасу, где Шиббл по-прежнему играл роль спивающегося проводника, развлекающего нечастых гостей провинции охотой и рыбалкой, почта приходила с опозданием в три дня.

Шиббл немедленно проинформировал свой центр (безобидное письмо маме в Лондон) о том, что человек, которым весьма интересовались здешние немцы, является на самом деле фон Штирлицем, ему, Шибблу, известен, был транспортирован в Асунсьон; в случае, если он действительно представляет оперативный интерес, сообщите.

Лондон отреагировал не сразу, сначала надо было поднять все показания Шелленберга. Изучив их заново, провели прямую линию между Риктером и Штирлицем. Ответили в Игуасу (милое письмо старой мамочки непутевому сыну), что человек этот представляет серьезный интерес, в случае его обнаружения — сообщить незамедлительно; из-под опеки не выпускать; если же его обнаружат в других районах, Х-75[54] об этом не преминут сообщить; необходимо срочно посетить Асунсьон и выяснить, не осел ли мистер Штирлиц в столице Парагвая, деньги на поездку можно снять со счета.

В Асунсьоне Шиббл проторчал неделю. Повстречал своих, Штирлица, конечно же, не нашел, но получил информацию, что этот человек (фотографию из газеты «Мэйл» постоянно возил с собой) встречался с каким-то «гринго»; куда уехал — неизвестно; пропал человек, попробуй найди — иголка в стоге, сена.

А Риктер, прочитав, в свою очередь, о Штирлице, поначалу испытал шок, подумав: «А что, если и про меня такое бабахнут?!» Первым побуждением было немедленно связаться с Гутиересом; впрочем, тот наверняка видел эту газету еще три дня назад; если не вызывает, значит, нет нужды. А что потом?!

Как всякий человек, лишенный полета, не обладавший даром фантазии, Риктер не мог представить себе, что Гутиерес, занятый делами государственного уровня, не имел времени читать газеты: шифротелеграммы, приходившие от послов из тех стран, с которыми поддерживались дипломатические отношения, сводки секретной полиции, изучение ситуации на биржах занимали не менее десяти часов в сутки, не считая обязательных приемов, файв-о-клоков, бесед с министрами, руководителями ведущих иностранных фирм (ИТТ, «Дженерал электрик», «Шелл», «Ферст Сити бэнк»), личными осведомителями. Дома валился в кровать без сил; любовницу, великолепную исполнительницу танго, мог видеть только по воскресеньям, отдохнув за неделю, — какой смысл ехать к женщине, если мечтаешь о том, как бы поскорее лечь и сладко уснуть?!