Честь, слава, империя. Труды, артикулы, переписка, мемуары - Петр I

Но напоследок он решился перенести весь город на Васильевский остров (Wassilyostrow), подаренный им сначала князю Меншикову, перерезать все улицы каналами, как в Голландии, и оградить стеной от неприятельских нападений почти таким же образом, как это изображено у Гоманна (Homann) на плане Петербурга, гравированном в Нюрнберге.

Как ни хорошо было намерение относительно разделения города, местность, однако ж, выбрана самая дурная, какую только можно для того высмотреть, так как остров сплошь болотист и самый низменный изо всех мест Петербурга, стало быть, всего больше подверженный наводнениям, притом каждую весну и осень, пока идет лед или пока он ненадежен, этот остров отрезан от всякого сообщения с твердой землей, также и от прочих островов.

Все эти неудобства, несмотря на то что все они ясно представлялись Петру, не могли, однако ж, остановить его намерения: все русское дворянство, хотя большинство его и выстроило на других островах огромные и дорогостоящие здания, должно было снова поставить по каменному дому на Васильевском острове, соразмерно обширности поместьев каждого и в одну черту с водою.

Но только что закрыл глаза Петр, все эти строения так и остались, как были, многие из них обвалились прежде, чем имели жильцов; поэтому один генерал выразился: «В других землях время делало развалины, а в России их строят». Потому в недолгое и снисходительное царствование Екатерины русских не хотели принуждать к таким неприятным для них расходам, а по смерти ее, с большою радостью они вернулись опять в Москву, без всяких сетований о покинутых за собою домах.

12. Пристрастие, питаемое русским народом к городу Москве, действительно нельзя ставить ему в вину. Кому известно хозяйство русского дворянина, тот легко поймет, что пребывание в Петербурге для него должно было сделаться разорительным. Его большие расходы состоят не в дорогих платьях и домашней рухляди или в лакомом столе и заморских винах, а во множестве кушаньев и напитков произведения его отечества, в большом числе слуг обоего пола и лошадей.

Все эти вещи в Москве он имеет или задаром, или по очень дешевой цене. Служителям, которые все его крепостные, ему не нужно ничего давать, кроме съестных припасов, а их так же, как и для его собственного стола, и корм для лошадей, в изобилии доставляют ему его недальние оттуда деревни.

В таком близком соседстве его крестьяне справляют для него необходимый извоз без ропота и без потери в его прочих доходах, да и на трапезу съестных припасов ему тем менее можно сетовать, что их, кроме пшеницы, почти совсем нельзя продать в деревне, где каждый производит столько, сколько ему нужно для своего обихода.

Но в Петербурге, в соседстве которого мало или ничего не растет, ему надобно привозить съестной запас и корм для скота из очень отдаленных мест, да при том еще подвергаться такой случайности, что, если у крестьян падут лошади, они так и бросят возы, а сами бегут, либо покупать все съестное на чистые деньги, да и по весьма высокой цене: это окажется чрезвычайно тяжело и неприятно для русского, которого доходы состоят больше в произведениях земли, чем в наличных деньгах, которых редко и залеживается много, а всего лучше они обмениваются тоже на деревни.

13. Для общего блага пребывание двора в Петербурге тоже больше вредно, чем выгодно, и это еще важный вопрос: не загораживает ли тем сам себя русский государь и не делает ли ущерба собственной власти? Из Москвы, как из среды страны, все казенные и судебные дела можно исправлять гораздо удобнее и обуздывать русских начальников (Commandanten), слишком падких на воровство, гораздо легче, чем из Петербурга, лежащего на конце государства.

Из всего сказанного нами выше само собою окажется, сколько вреда выйдет для страны от Петербургского местопребывания. Против того нельзя привести ни одной выгоды, какую получит страна и какою может пользоваться в таких же, и еще в больших, размерах, если правительство останется в Москве. Какую делает это разницу, ясно показал опыт в царствование Петра II и в первых годах нынешней императрицы. Когда в 1728 году двор прибыл в Москву, не только все кассы были истощены, но и у частных лиц деньги стали так редки, что проценты поднялись от 12 до 15 на сто.

Через два года потом, когда кончил жизнь Петр II, проценты понизились от 8 до 6 на сто и все кассы были до того полны, что изумительные расходы, сделанные двором в начале нынешнего царствования, не произвели никакого недостатка в деньгах; зато теперь, после того как двор несколько лет кряду оставался в Петербурге, вся страна пришла в очень бедственное положение, хотя ее и не облагали новыми повинностями, кроме рекрутской и поставки лошадей, и недостаток в деньгах слишком стал заметен во всех кассах.

14. Все, что можно сказать лестного в этом случае, что двор в Петербурге ближе к европейским делам и имеет на них больше влияния, да и с большею скоростью и силой может приводить в исполнение предприятия, на которые он решится. Но если взглянуть яснее на дело, окажется, что все рассуждение покоится на ложном основании. Правда, что русский государь в Петербурге ближе к шведам, чем в Москве.

Только вопрос: не лежит ли Петербург слишком близко к шведским пределам, чтобы можно было с успехом переводить туда местопребывание государя и, естественное последствие того, сокровища такого обширного царства? Потому что если шведам нападение удастся (что совсем не невозможно при той запутанности, в какую вскоре придет теперешняя неизвестность преемничества престола в России), они легко могут ворваться между Выборгом и Кексгольмом и разграбить лишенный всяких оборонительных укреплений Петербург, обратить его в пепел и нанести тем бедственный и чувствительный удар всей монархии.

15. А к Турции и Польше, на действия которых русский двор наверное имеет больше причин обращать внимание, чем на шведские, Москва гораздо ближе Петербурга; относительно же всех прочих европейских держав расстояние обоих городов почти одинаково: Рига, эти ворота, которыми ныне все идущее из Европы проходит в Россию, составляет почти равносторонний треугольник. По теперешнему почтовому пути Москва на 200 верст дальше Петербурга от Риги. Но причина того – что обе дороги идут вместе до Новгорода, а если бы захотели сыскать прямую дорогу на Ригу, эта разница сделается по крайней мере очень ничтожной, если только не исчезнет совсем.

16. Но положим, что Петербург действительно ближе Москвы к европейским государствам, все же это принесет двору мало выгоды в случае военных действий: окрестности Петербурга на 20 миль кругом не производят ничего другого, кроме леса и болот, почему и жители не находят достаточного содержания, не говоря уже о значительном числе войска.