Ангел-наблюдатель (СИ) - Ирина Буря
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Игорь с Дарой тоже читали давно и много — это я уже в конце их пребывания у меня в садике заметила. Но от детских сказок они плавно перешли к фентези, и на ней же надолго и остановились — благо, там можно было найти что-то и романтически-возвышенное для Дары, и созидательно-героическое для Игоря. Олег, правда, говорит, что их обоих всегда больше интересовала возможность управления собой и окружающим миром с помощью силы воли, но я думаю, что это он их нынешние настроения на детские годы спроецировал.
Обнаружив однажды, что их, всех троих, объединяет общее увлечение, они с тех пор, разумеется, в основном, о книгах и говорили. И боюсь, что именно Олег — с его восторженными дифирамбами наблюдательности и дедуктивному методу — подтолкнул мысли Дары в направлении, которое чуть не увело ее от всех нас. Тем более, что слова Олега, как выяснилось, упали на уже взрыхленную сомнениями почву.
Дара всегда была очень красивой девочкой. Чего не мог не заметить ни один из встретившихся ей людей, и что все они, как один, отмечали. Как правило, вслух и нередко в ее присутствии. И поскольку такие комплименты в ее адрес говорящие поначалу высказывали Гале с Тошей, Дара вскоре начала обращать внимание на нотку удивления, сквозящую в них. И задумываться над тем, откуда взялось это удивление. И приглядываясь к родителям — скорее похожим друг на друга, чем на нее.
А когда у Гали с Тошей родилась Аленка, которая с каждым годом все больше походила на отца, сомнения Дары получили новый толчок. Уже к средней школе она, как выяснилось, четко осознала свою непохожесть на остальных членов своей семьи и задалась целью выяснить ее причины. И в немалой степени этому поспособствовало редкое умение Игоря чувствовать любую напряженность и недосказанность в отношениях между людьми.
К стыду своему признаюсь, я только сейчас, после рассказа Олега, начала понимать, сколь много видели эти дети из того, что происходило между нами, взрослыми — о чем мы, с одной стороны, не желали говорить напрямик, и не смогли, с другой, надежно похоронить в себе. Они, словно каким-то шестым чувством, уловили все наши подводные камни и течения — и с далеко не детской чуткостью поняли, что говорить о них прямо нельзя. Страшно себе представить, сколько времени они обходными путями, исподволь искали ответы на интересующие их вопросы — а мы, по крайней мере, я, ничего не замечали, упорно списывая озабоченность друг друга на особые черты характера. И нечего удивляться, что оставленные один на один со своими размышлениями, наши дети делали из них вообще ни в какие ворота не лезущие выводы.
Начав оглядываться по сторонам, они, разумеется, в первую очередь сосредоточились на своих семьях. Мы с их родителями столько лет дружили, что все особенности наших отношений стали уже их неотъемлемой частью. Мы на них и внимания не обращали, добродушно посмеиваясь по привычке над решительной прямолинейностью Марины, задумчивой молчаливостью Татьяны, театральным отчаянием Сергея, когда мы втроем брались за него. А впоследствии и над покровительственным отношением Анатолия к его младшему другу Тоше, и над постоянным стремлением того к роли самостоятельного и ответственного отца семейства, и над неизменным пикированием между Мариной и Анатолием, который с первой встречи возникшую неприязнь к ней и на все ее окружение с готовностью перенес.
Игорь же с Дарой наблюдали за нашими переглядками и прислушивались к нашим перепалкам как бы со стороны, и, как рассказал мне Олег, пытались, начитавшись всякой мистики, рассмотреть некий, скрытый за ними, потайной смысл.
Я думаю, началось это у них с того времени, когда Татьяна крайне настороженно относилась к Даре. Она это тогда не особенно и скрывала — кто же знал, что детсадовский ребенок не только заметит такую предвзятость, но и запомнит ее! С тех пор как они пошли в школу, правда, она заметно успокоилась, но временами, во время наших, ставших уже совсем редкими встреч, я замечала, с какой тревогой она следила за ними, полностью ушедшими, казалось бы, в какие-то свои разговоры.
А они все это время, как выяснилось, были вовсе не так уж поглощены исключительно друг другом, как нам казалось.
Отношения между Татьяной с Анатолием и Тошей всегда были какие-то… не совсем понятные. По крайней мере, мне. Так же, как и мы с Татьяной и Мариной, Тоша с Анатолием дружили давно, еще со студенческих лет, хотя Анатолий был прилично старше и относился к Тоше скорее, как к младшему брату, чем как к приятелю. Родни у обоих никакой не было, и к стыду своему признаюсь, что я никогда особо не интересовалась этой стороной их жизни. Татьяна как-то обмолвилась, что у Тоши родители тоже, как у Анатолия, давно погибли — это, наверно, их и сблизило в свое время. Но тема была явно болезненной для обоих, и мы все старались обходить ее в разговорах.
Как и все младшие, опеку Анатолия Тоша воспринимал философски, как привычную данность, хотя временами, особенно после женитьбы на Гале, он откровенно тяготился поучительным тоном и взбрыкивал, принимая по молодости советы за ценные указания. А вот Татьяна всегда была в его глазах образцом совершенства.
Она словно средним звеном между ними оказалась. С одной стороны, она с готовностью разделила точку зрения Анатолия на то, что Тошу нужно направлять и контролировать, с другой — всегда поддерживала его, когда Анатолий уж слишком сильно палку перегибал. И Тоша отвечал ей тем же — я частенько замечала, как они заговорщически переглядываются, когда Анатолий пыхтит по какому-нибудь поводу. Что тому, крайне ревниво относящемуся к своей роли мужа как единственного защитника Татьяны, уж никак не могло понравиться. У меня вообще сложилось впечатление, что Тоша, сам испытавший всю настойчивость опеки Анатолия, задался целью — в отместку ему — не допустить такого же давления на Татьяну.
Объединяло их и то, что они в одной фирме работали —
