Так кто же развалил Союз? - Олег Мороз

Дело в том, что еще в декабре 1990 года мы вчетвером — Ельцин, Кравчук, Шушкевич и я — подготовили четырехсторонний меморандум о том, что мы, четыре союзные республики, создаем Союз Суверенных Государств, признаем Горбачева его президентом и приглашаем всех остальных к нам присоединиться (как мы помним, идея четырехстороннего договора на протяжении года — с декабря 1990-го по декабрь 1991-го — возникала не однажды. — О.М.) Тогда это не прошло. Горбачев прочитал меморандум, запротестовал, но вскоре (не очень-то вскоре. — О.М.) запустил новоогаревский процесс. То есть мы его подтолкнули к идее подписания нового Союзного договора (в варианте Совместного заявления «9+1». — О.М.).

И вот теперь они из Минска мне об этом напомнили. Трубку взял Ельцин: «Нурсултан Абишевич, мы реализовали вашу идею, составили соглашение, все его подписали, для вашей подписи место оставили, прилетайте скорее!» Я что-то засомневался: «Что вы там подписали? Прочитайте текст!» Ельцин говорит: «Я не могу, вот пусть Шушкевич…» Шушкевич заплетающимся языком читал, читал… Я прослушал и спрашиваю: «Вы что, создали новое государство? Советского Союза больше нет?» — «Ну вроде бы так», — отвечают. Я говорю: «Позовите Кравчука!» Очень тяжело мне было их понимать, не слишком связно говорили. Кравчук взял трубку, голос у него был пободрее. «Мы тут судили-рядили, выхода другого нет. Украина иначе не может, я тебе звонил, пытался пригласить, в общем прилетай и подписывай!» Тут я еще сильнее засомневался и говорю: «Во-первых, вы могли бы еще позавчера меня об этом предупредить. А во-вторых, я один, без согласия своего парламента и правительства, ничего подписать не могу! Вы у Горбачева будете завтра? Там и поговорим». Кравчук отвечает: «Нет, я к Горбачеву не поеду, Шушкевич тоже не собирается, мы поручили Ельцину доложить о принятом решении. Вот так».

Канадский журналист Макс Ройз, встречавшийся с Бурбулисом в 1991 году, пишет, как, по словам Бурбулиса, родилась и развивалась идея сообщества, в которую сначала могли войти три или четыре республики.

— В феврале 91-го — приводит Ройз слова Бурбулиса, — возникла идея и была сделана первая проба четырехсторонней встречи (в других случаях он говорит, что такая идея возникла в декабре 1990-го. — О.М.) Россия, Украина, Беларусь и Казахстан. Была уже пройдена тропка двусторонних переговоров… Ни для кого не было секретом, что Горбачев достаточно ревниво и, я бы даже сказал, разрушительно относился к этим попыткам. Поодиночке беседовал с участниками, убеждал их, то есть всячески пытался приостановить процесс. Такое впечатление, что у него это получилось… Мы уже дошли практически до четырехстороннего документа, но потом это застопорилось. Кто-то засомневался, кто-то видел это несколько по-иному… Но проба состоялась.

Продолжение было уже после путча. Тогда, на каком-то этапе, все-таки решили ограничиться тремя, а не четырьмя республиками. Бурбулис (в книге Ройза «Чужак в Кремле):

— Когда мы раз за разом после путча отыскивали ответ на вопрос: «А как вообще приступить к экономическим реформам в этой структуре?», то сама идея в памяти нашей… уже существовала. Надо было только найти, как ее возобновить и как реализовать. Вот тогда и выяснилось, что реализовать ее можно только лишь ограничив круг тремя республиками… Тут речь идет о специфике Назарбаева, о его личностном качестве. Идея была такая: надо было все это подготовить без того, чтобы насторожить (Горбачева. — О.М.) А мы в принципе знали, что Назарбаев будет советоваться… (надо полагать, — опять-таки с Горбачевым. — О.М.)».

Так что если следовать Бурбулису (Ройзу), отсутствие Назарбаева в Вискулях не было таким уж случайным.

Отказ Назарбаева прилететь произвел на всех тягостное впечатление. По словам Кравченко, оставалось только гадать, какие аргументы нашлись у Горбачева, чтобы Назарбаев изменил свои планы. Уж не готовится ли президент СССР и впрямь применить силу? В этот момент главный белорусский гэбэшник Эдуард Ширковский зловеще пошутил: «А ведь достаточно одного батальона, чтобы всех нас тут прихлопнуть…»

(Вот так — то достаточно одной ракеты, то одного батальона).

Пришлось подписывать Соглашение и сопутствующие ему документы без Назарбаева. Подписание состоялось в вестибюле перед столовой — другого, более подходящего помещения в правительственной резиденции не оказалось.

По свидетельству одного из присутствовавших журналистов (всего их было пятеро), документ подписали в 14 часов 17 минут (надо полагать, в этот момент была поставлена последняя подпись).

«Можно только дивиться, — пишет Кравченко, — что судьбоносные решения принимаются, так сказать, за сценой, как в данном случае, в стенах охотничьего домика в заснеженной пуще. Ни толп чиновников, ни тысяч «посланцев масс», как на бывших партсъездах или «всенародных вече», ни «бурных, продолжительных аплодисментов», когда «все встают», ни праздничного концерта со звездами эстрады и балета. Ничего постановочного. Строгость и будничная собранность небольшой группы людей, решившей изменить картину мира».

На последнем, завершающем этапе распада Союза, на ОФОРМЛЕНИИ этого распада наиболее значительную роль, без сомнения, сыграли два лидера — Кравчук и Ельцин. Чья роль была значительнее? Горбачев считает — Ельцина. Дескать, Ельцин был более всего заинтересован в крахе союзного государства, но не хотел открыто демонстрировать это свое желание, ожидал, что эту роль возьмет на себя Украина, Кравчук, исподволь подталкивал Кравчука к обособлению или, по крайней мере, не делал всего необходимого, чтобы предотвратить уход Украины. Эту мысль в разных вариантах Горбачев повторяет бесчисленное количество раз:

«…После украинского референдума процесс создания нового Союза сошел со своей колеи. Конечно, позиция украинского руководства сыграла свою роль… Но существенно важно и то, что украинский феномен был использован руководством России, чтобы добить идею Союза. В окружении президента России давно ходила концепция — «Союз без Центра».

«…Они в Беловежье приняли решение о роспуске Союза. Ельцин этого и добивался. Он боялся ответственности и хотел использовать карту Украины для обоснования развала СССР».

Что на это сказать? Чужая душа — потемки, особенно душа политика, стоящего перед важными, судьбоносными решениями. Ясно было одно: Ельцин колеблется. Он, как и другие республиканские руководители, больше не желает подчиняться Центру, желает, чтобы Россия стала самостоятельным государством, но как все это реализовать на деле, чем заменить обреченный Союз, долгое время было для него, по-видимому, неясно. Насовсем отказываться от любого объединения с бывшими «братскими» республиками он вряд ли хотел. В его голове, как он сам это признавал, прокручивались разные варианты… Некоторые из них он прямо назвал Горбачеву перед поездкой в Беловежье (цитирую Горбачева):

− На встрече с Ельциным в четверг (5 декабря. — О.М.), перед его отъездом в Минск, мы договорились, что они там поговорят, а основное решение отложим на понедельник. Высказал ему развернутую аргументацию в пользу Союза. Ельцин возразил: может, на три — пять лет договор? Или Украина ограничится участием в Экономическом сообществе? Или славянский союз? Я просил его эти варианты не выдвигать. А если уж они всплывут, — не афишировать.

Так что были варианты. Гайдар (в разговоре со мной):

− Он (Ельцин. — О.М.) колебался, конечно. Колебался. Сказать, что у него была какая-то твердая линия, что со всем этим делать, как из этой ситуации выруливать, было нельзя. В то же время ясно было, что и далее тянуть с этим — в связи с крахом Советского Союза, обозначившимся 22 августа, — было нельзя. Только 8 декабря, я думаю, он принял окончательное решение.

В отличие от Ельцина, Кравчук не испытывал ни малейших колебаний. Никакого Союза! Никакого Союзного договора! Украина — самостоятельное, независимое государство. Все. Оревуар! Адью! Прощевайте!

«Накануне провозглашения независимости, — пишет Кравчук в своих воспоминаниях, — я заявил, что эффективнее всего предотвратить новые перевороты сможет только построение собственного государства (напомню, Украина провозгласила свою независимость 24 августа 1991 года, то есть сразу после путча. — О.М.) Я понимал, что Москва никогда добровольно не откажется от попыток оказать влияние на Украину, независимо от того, кто будет сидеть в Кремле… Изменить психологию российских верхов я, естественно, не мог, зато мог попытаться использовать обстоятельства, чтобы изменить форму давления. Одно дело — поучать «младшего брата», живущего с тобой в одном тесном доме. Совсем другое — когда этот брат имеет собственное жилище, собственную землю, может сам распоряжаться своей судьбой и не позволяет собою руководить. Я был убежден, что Украина завоевала право строить свою жизнь самостоятельно».