На стороне ребенка - Франсуаза Дольто

Детство и старость нуждаются в содействии остальной части населения. Молодость нуждается в свободе и доверии к ней. Содействие же детям и старикам сопровождается часто презрением к той естественной слабости, которая присуща людям этого возраста. Это, вне всякого сомнения, знак жизненной и умственной деградации, определенным образом характеризующей человеческое существо. И эта деградация является результатом инфляции тех жизненных ценностей, которые направлены на улучшение и продуктивность жизни: ценности вытесняются погоней за материальными благами. Эта погоня является настоящим наркотиком, и таким образом отрицается тайна эфемерной (символической) жизни человеческого существа, а ведь именно она позволяет человеку перестать бояться индивидуальной физической смерти и непознаваемого после нее.

Гармония с циклической жизнью природы, уважение к ее созданиям, защита и помощь отдельным видам до тех пор, пока их число не начинает вредить человеческому роду, сострадание тем, кто страдает от одиночества и нищеты, – вот те ценности, что начинают обладать в глазах молодого поколения большим значением, поскольку они видят, как погоня за материальными благами и управление этими благами отнимают у взрослых энергию; тем же хочется, чтобы молодые пошли по их дороге, идти по которой дети отказываются.

Взаимопомощь – это связь межличностная, и это отличает ее от анонимного содействия, коим являются в бюрократическом государстве службы социальной помощи. В государстве, развивающем подобную этику безопасности, неминуемо гибнут любовь и желание и процветает паразитизм, возведенный в ранг добродетели. Изобретательность или творческая активность не могут приветствоваться главой государства или самим государством с его армией чиновников, наделенных неконтролируемой властью. Как права на ребенка не могут быть отданы в семье на откуп родителям, так и право распоряжаться другими не может быть отдано кому-то одному, будь то выходец из привилегированной среды или из безымянной массы. Идея безопасности, гарантированная обществом каждому, конкретизируется в демонологической системе антидемократической реальности, в которой мы живем.

Не потому ли и нездорово наше общество, что хочет обеспечить одинаковую безопасность и одинаковую заботу всем, каковы бы ни были возможности, деньги и сама жизнь? А ведь на самом деле в стремлении помочь детям развиваться, поддержать их – всех, без исключения – развитие, в обеспечении им помощи, в том числе питания и организации жизненных пространств для отдыха и обучения, общество не должно было бы отворачиваться непосредственно от детей, как это принято сегодня, когда субсидии предоставляются родителям, и помощь, таким образом, оказывается только тем детям, кто нуждается в ней исключительно с точки зрения родительского благосостояния. Именно созданием мест встреч, отдыха, мест культурного назначения, общения для детей, которые хотели бы найти спасение от ада или тоски семейной жизни, можно было бы помочь всем детям, а не только тем, кто испытывает материальные или характерологические сложности. Детям, которые достигли школьного возраста, половой зрелости, нужно было бы помогать персонально, при этом скорее вознаграждая авансом, а не платя каждому за усидчивость, целеустремленность, вхождение в социальную жизнь, за их успехи и выступления, – за все, что относится к сфере физического развития, умственного и ручного труда. Раз уж общество не считает нужным и законным заниматься социализацией юношества, нужно было бы ввести вознаграждение за спортивные успехи и культурные достижения, так же как и за работу по сокращенному графику, для того чтобы поддержать изобретательность и творческие возможности молодых людей, которые их родители не умеют или не могут развить в соответствии со вкусами и наклонностями детей. Затем, от 16 до 55 лет, следовало бы индивидуальную помощь (материальную и денежную) предоставлять лишь инвалидам и тем, кто не может обеспечить себя сам. Тех, кто работает, не надо было бы поддерживать материально – раз они работают, то вполне могут придумать некую форму взаимопомощи, которая необходима, если человек заболел или с ним что-то случилось. Общество снова должно было бы взять на себя бесплатное обслуживание и помощь людям, лишенным семьи и средств к существованию, когда те достигают 55 лет. Бесплатные похороны и погребение должны были бы быть гарантированы всем, кто не имеет на это средств, – вне зависимости от возраста.

Так, альтернативно задуманная организация социального обеспечения, которая была бы бесплатной в период детства (роста) организма и в начале его старения, могла бы позволить любому активному обществу поддерживать тех, кто в этом действительно нуждается, не умаляя при этом межличностную и родственную взаимопомощь. Наша же система питает дух зависимости и регрессии, культивирует болезнь как прибежище, обещает право на заботу о здоровье для всех, независимо от возраста, в то время как заведомо физически и морально патологический образ жизни выбирается далеко не единичными представителями нашего общества.

Мне не кажется, что система социального обеспечения, отличная от существующей, выглядит утопично, она может быть иначе задумана и может иначе применяться. Может быть, стоило бы прежде всего умерить тот дух подавления, что поддерживает и питает нашу систему, и, наоборот, активизировать ответственность каждого по отношению к себе самому и к окружающим. Я тут думаю о пожилых родителях и вижу определенные недостатки такой модели. Это – удар по бессознательному с эффектом ослабления желания, а психоанализ позволяет понять, что в случаях возникновения желания погружение в болезнь или в несчастье дает дополнительные осознанные преимущества.

Наше общество должно учитывать законы бессознательного. Риск и страх перед риском являются частью желания и поддерживают жизнеспособность тех, кто имеет эти желания, то есть нас самих.

Старания исключить риск ведут к деградации жизни в обществе и дегуманизации индивидуума.

Вакцинация ребенка от отцовской или материнской болезни

Существуют истины, которые необходимо помнить всем родителям. Истины эти могут быть тяжелы для родителей, психика детей которых подорвана, и они чувствуют свою вину за это. Но истины эти одновременно могут быть полезны родителям так называемых «трудных» детей и тем, кто сам страдал в детстве или чьи дети переходили от одной няни к другой.

Любой ребенок должен выносить тот климат, в котором он растет, но на него также влияют отголоски патологического прошлого матери, отца и тех, кто с ним занимался. Ребенок является носителем того «долга», который был заложен в него в период пренатального развития, а затем оказался структурированным в него в постнатальный период. Процесс этот неизбежен, и, принимая на себя часть страхов, ребенок помогает родителям; но иногда выпадающая на его долю тяжесть отнимает у него жизненные силы.

Подчеркнем, что опыт лечения ребенка-психотика дает знание о первых годах человеческой жизни: у такого ребенка острее беспокойство, из-за невозможности самоидентифицироваться он более неуравновешен, у него слабее врожденное чувство безопасности и доверия. В глазах наблюдателя и терапевта ребенок, который страдает серьезными поражениями, одновременно является «лакмусовой бумажкой» процессов, проходящих у большинства детей в раннем возрасте, но у большинства эти процессы проходят бессвязно, отрывочно, и не так остро, а потому и не так заметно, как у психотика. Теперь нам известно, что безумие часто может быть индуцировано ребенку его родителями, которые внешне здоровы. На первом году в жизнь грудного младенца вплетается бессознательное его матери, которая для него, независимо от степени близости ребенка с кормилицей, является языком любви. Он еще не может понять, что же патогенного в языке его матери, женщины, мучимой страхами, но именно ему она «переправляет» часть того напряжения, от которого в полную меру страдает сама. При этом она совершенно не отдает себе отчета в том, что бессознательно индуцирует своего ребенка эмоциональным дискомфортом. Как только ребенок сможет говорить, он сможет найти и способы сопротивления: «Моя мама говорит абсурдные вещи, – может сказать ребенок, – но она так несчастна… А когда несчастен, то говоришь все, что угодно…» Он, конечно, будет страдать, но развиваться сам сможет только обнаружив и поняв, что любимый им и любящий его взрослый находится в разладе с самим собой и страдает; знание, осознание происходящего делает детское страдание выносимым. Но пока это все не выведено на языковой уровень, ребенок «получает наслаждение» от «переносимого». То, что он «терпит», превращается для него в удовольствие, он «сливается» с переживаемыми матерью страхами или безумием, он устанавливает частичную связь с фантазмами и бредом матери, и это сводит его с ума. Он питается страхами за свою мать и одновременно с этим становится ее целителем. «Насыщаясь» своей матерью, ребенок становится и первым ее психотерапевтом. Но он – психотерапевт-жертва, то есть, в конце концов, ребенок этот будет принесен в жертву, как некогда в мифах. Он не умеет, не может еще защищаться. Ифигения была пожертвована инцестуозному влечению ее отца к ней и сама стала жертвой такого же влечения с ее стороны к нему. Ифигения должна была спасти общество, став первой жертвой этого воплощенного в жизнь фантазма, жертвой, конечно, предложенной богам.