Гевара по прозвищу Че - Пако Тайбо II

Дюмон так отзывался о разговорах того времени:

."Че тогда развивал очень интересную, в принципе, позицию: своего рода идеалистическое представление о человеке социализма. Он ничего не ведал бы о коммерции, он работал бы для общества, а не для выгоды. Че очень критически относился к индустриальному успеху Советов, где, по его словам, каждый трудился лишь для того, чтобы заработать побольше денег. Он не считал, что там удалось создать нового, советского, человека, и не видел большого различия между жителем СССР и американцем. Он сознательно отказывался принять участие в создании "еще одного американского общества, даже если оно принадлежат государству".

9 августа Че опубликовал ответ на письмо некоего кубинца по поводу новой бумажной валюты Кубы. Банкноты были отпечатаны в США, и на них стояла подпись председателя банка: "Че". Враги Гевары принялись тогда ставить кресты (по-испански - "СШ2") перед подписью, делая из нее "СгигсЬе", прозрачный намек на фамилию "Хрущев".

"Критика развернулась вокруг банкнот, которые я подписал своим партизанским именем. Хотя я и не мог предвидеть того, как контрреволюционеры воспользуются этим ... мне доставляет удовольствие сообщить Вам, что мой способ подписи действительно не является общепринятым для председателей банков, обычно людей, чья идеология очень сильно отличается от моей, и достигших своих постов способами, совершенно не похожими на тот путь, которым я пришел к своему посту в этом Национальном банке. Это ни в коем случае не подразумевает, что я считаю документы недостаточно важными, а только то, что революционный процесс еще не закончен и что в дальнейшем мерило ценностей должно измениться".

Че не особенно беспокоился из-за проделок его хулителей. Он был Че, который обращал в неформальное все, к чему прикасался, и, естественно, пробуждал тем самым бурное противодействие.

19 августа Че выступал в Министерстве здравоохранения. Под непрерывные аплодисменты он рассказывал историю своей жизни как врача и путешественника по Латинской Америке. Еще шесть месяцев тому назад Эрнесто подтвердил, что не хотел бы полностью расставаться с медициной и что он чувствует себя связанным с медицинской профессией через Министерство здравоохранения, так как само "министерство связано с социальной борьбой". Он сформулировал ключевые положения, касавшиеся нового направления в медицине: "организовать здравоохранение так, чтобы обеспечить лечение максимально возможного количества людей" и работать так, чтобы предвидеть все возможное. Он рассказал о том, как несколько месяцев назад группа только что получивших дипломы студентов отказалась поехать на работу в сельскую местность, потребовав за это специальную компенсацию, что являлось "вполне логичным с точки зрения прошлого". Но теперь возникла новая государственная служба. Он говорил о необходимости перейти от деятельного милосердия, которое представляло собой наилучший вариант, к деятельной солидарности. И закончил выступление своим любимым высказыванием из: "Лучший способ сказать - это сделать". Совершалась одна из величайших революций, составлявших вместе с другими кубинскую революцию.

Днем позже к Че домой пришел дипломат Николай Кудин, которому предстояло стать экономическим атташе советского посольства. Кудин был удивлен спартанской обстановкой, в которой жил Че:

"Мы прошли через коротенький коридор, который вел в небольшую комнату, где стояли платяной шкаф, стол и три стула; вся мебель была сделана из простой сосны. На столе не было ни скатерти, ни клеенки; на окнах не было никаких занавесок. В комнате не имелось никаких украшений, а потрескавшийся мраморный пол покрывала всего лишь соломенная циновка. С потолка свисала лампа без абажура, освещавшая комнату очень слабым светом".

10 октября Че опубликовал в "Верде оливо" "Заметки для изучения идеологии кубинской революции". Это было его первое публичное выступление в качестве марксиста - не коммуниста, а неортодоксального марксиста. Цель публикации, по собственным словам Че, состояла в том, чтобы дать "объяснение этого любопытного явления, которое заинтриговало весь мир: кубинской революции". Эссе явилось первой, хотя и безуспешной попыткой примирить ортодоксальный марксизм шестидесятых годов с уникальным характером кубинской революции; это была попытка поместить реальность в жесткую рамку теории, упорядочить факты и дать их истолкование. В книге "Революционный гуманизм Че" Роберто Массари говорит: "С энтузиазмом неофита он снова взялся за изучение марксизма... под прямым влиянием руководств... с комплексом неполноценности, возникавшим при встречах с кадрами теоретиков старой сталинистской Народно-социалистической партии и, прежде всего, при виде миража СССР как обители социализма".

В статье Че любопытно и другое: он не стал разъяснять, что, по его мнению, следует делать, а ограничился анализом различных периодов кубинской революции и того процесса, посредством которого она превратилась из борьбы против диктатуры в аграрную революцию, а после столкновения с империализмом ША стала постепенно приобретать все более и более радикальные черты. Возможно, лучшей частью эссе стала его робкая латиноамериканская неортодоксальность, проявившаяся в критике исследования Марксом деятельности Боливара и агрессии СЩд против Мексики 1846-1847 годов.

Не с лучшей стороны Че проявил себя в интервью Лауре Бергквист, корреспонденту журнала "Лук". Перед этим он отказывался от интервью журналистам из США, предпочитая им представителей ирландской и индийской прессы, поэтому в ходе беседы явственно ощущалась подспудная напряженность - это была "встреча антагонистов". Ответы Че кажутся преднамеренно краткими, словно он стремился как можно скорее закончить встречу. У Бергквист сложилось впечатление о Че как о строгом революционном монахе, который разжигал энтузиазм среди молодых латиноамериканцев сильнее, чем сам Кастро. Она совершенно измучилась, дожидаясь встречи, назначенной на одиннадцать вечера, до половины третьего ночи, и в конце концов увидела, как из кабинета Че выходит Фидель.

Она спросила Че, не сменила ли Куба диктат США на советский.

"Наивно думать, что люди, одержавшие победу в революционной борьбе за свободу, такой, как наша, станут кланяться хоть какому-нибудь хозяину. Если бы Советский Союз потребовал в качестве условия для оказания помощи, чтобы мы стали его политическими вассалами, то мы не приняли бы помощь".

Интервью шло в режиме словесного спарринга. Че рассмеялся, когда его назвали "теневым мозгом революции", и заметил с улыбкой, что попытка настроить их с Фиделем друг против друга не принесет успеха; он рассердился, вспомнив о появившейся в американской печати статье, оскорблявшей его бывшую и нынешнюю жен. Он, однако, приветствовал использование в одной из статей "определения "прагматический революционер"... Я не слишком расположен к рассуждениям и не пользуюсь известностью как теоретик".