Ринго Старр - Алан Клейсон

Его самонадеянность была подкреплена сводками журнала Pollstar, согласно которым на концерты Старра и компании приходило в среднем по семь–восемь тысяч человек, причем полупустые стадионы Буффало и Сакраменто были с лихвой компенсированы шоу в Нью–Йорке, на которое было продано двадцать тысяч билетов. Общая прибыль тура составила более чем пять миллионов долларов. Сумма, скромная по сравнению с доходами «The Rolling Stones», «The Who» и Пола Маккартни, все же производит впечатление.

Казалось, все было сделано, чтобы удовлетворить малейшее желание публики: на концерты пускали детей до семи лет, так что у родителей не болела голова о том, с кем их оставлять; благодаря бесконечным саундчекам и огромным экранам по обоим краям сцены Ринго и его друзей мог прекрасно видеть каждый, пришедший на шоу.

Объявив о турне, которое стартовало 20 июня 1989 года в нью–йоркском Palladium, Старр позаботился о том, чтобы об этом событии узнало еще большее количество потенциальных слушателей. Он лично выступил на «Good Morning America» и «The David Letterman Show»; кроме того, Ринго пригласил лидера группы Леттермана поучаствовать в одном из концертов.

На пресс–конференции в Palladium он отметил, что, хотя «The Beatles» выступали во многих залах четверть века назад, многие из запланированных Фишоффом концертов будут проходить в «городах, которые еще не были построены в то время, когда я играл здесь в последний раз».

И на сцене и вне ее Ринго упорно пропагандировал трезвый образ жизни. Корреспондентам, которых он подпускал близко к себе, Старр предлагал выпить лишь кружечку пива, даже если это была вечеринка по поводу первого концерта Ринго в Канаде со времен последнего выступления «The Beatles» в Торонто в 1966 году.

— Обычно я выпивал, если сильно нервничал, — признавался Ринго.

Конечно, к этому ему пришлось какое–то время привыкать:

— Я старый рокер, поэтому в первую неделю выступлений я чувствовал себя довольно странно — после этих шоу одна половина моего мозга говорила мне: «Давай–ка повеселимся!», а другая ей отвечала: «Мы с этим завязали».

Еще до того, как Ринго спел хоть одну ноту, зал приветствовал его стоя бурными овациями. Как и тощий Джонни Рэй, которого после каждого шоу окружали матроны из его фан–клуба, Ринго — этот небольшой человечек с волосами, завязанными в хвостик и в очках «из коллекции Элтона Джона» — подвергался нападению дам среднего возраста, как в лучшие годы битломании. Во второй половине концерта Старр появлялся в другом пиджаке из своего личного гардероба, в котором были розовые, серебряные парчовые и китайские шелковые костюмы с драконами и кисточками.

Еще с той подростковой поры, когда он считал себя теддибоем, Ринго продолжал верить, что никто не догадается, что он не Мистер Вселенная, если его костюм будет блистать. Однако, когда он выходил к рампе, сразу становилось ясно, что Старр — не Мик Джаггер, как, собственно, и не великий клоун Фрэнк Гэррити. Но даже при таком раскладе Ринго улыбался и хлопал руками над головой всякий раз, когда номер проходил особенно успешно.

Наряду с «давай–давай!», «Кларенс, зажги погорячее!» и прочими «заводными» фразами посреди песен, каждое его слово было предсказуемым до последнего слога, как, например, ежеконцертное «вы самые лучшие слушатели» после того, как люди приобрели футболки и значки с его именем или изображением. Очаровывая одних и раздражая других, Ринго вопрошал: «Ну и что вы об этом думаете?» или «Как меня зовут?!!», что непременно сопровождалось ревом «Ринго!!!». Когда турне докатилось до северной части Тихого океана, этот вопрос звучал уже по–японски.

Что ж, Ринго есть Ринго, и все его радостные глупости всегда сходили ему с рук, пускай он и выходил на сцену так, будто ему принадлежит весь мир. Один критик из Times поначалу позволял себе резкие выпады в адрес Старра, но позже изменил свое мнение:

«Ринго — улыбающийся персонаж из водевиля со всеми своими нелепыми движениями, которые раньше смотрелись по–дурацки, а теперь наполнены каким–то жизненным смыслом».

Как какой–нибудь заправский актер мюзикла, отдельные эпизоды Ринго скорее проговаривал, чем пропевал. Его уроки с вокальным педагогом не прошли даром, хотя каждую песню он пел «в манере барабанщика, покачиваясь из стороны в сторону и «укладывая» каждое слово на ритмическую долю».

Становясь все более раскованным от выступления к выступлению, он начал экспериментировать с дикцией и фразировкой, однако не настолько, чтобы портить старые добрые хиты, исполнявшиеся на относительно хорошем уровне, если не принимать во внимание несвоевременные вступления, кое–как прожеванную середину и фальшивые окончания. Однако, будучи не чуждыми всем этим досадным упущениям, свойственным лишь настоящим профи, «The All–Starrs» делали свое дело без излишней помпезности, «чуть разболтанно, слегка шероховато, но неизменно весело».

Джонни Рэй никогда не любил «слово «талант». Талант — это то, что было у Эйнштейна. То, что делаю я, — это прежде всего общение с публикой». Как показала его плодотворная и прибыльная работа на эстраде, Рэй не ошибся, выбирая свой путь. Не ошибся и Ринго, бороздя вдоль и поперек Северную Америку. Если он отпускал банальные и неуклюжие шуточки в духе Джонни Рэя, то это было как раз то, что надо. Как–то раз я попал на акцию против охоты на тюленей, состоявшуюся на Трафальгарской площади. Вытягивая шею, я не мог разглядеть, кто стоял на сцене напротив колонны Нельсона — его вполне безобидные потуги на черный юмор всякий раз заставляли толпу корчиться от смеха. Во время одной особенно дурацкой остроты с матерными словами все, кроме меня, зашлись в просто–таки истерическом припадке веселья. Когда я уже собрался уходить, я узнал, что слушал одного известного комика.

Мораль сей басни — если она вообще есть — относится к тем, кто желает продлить успех у публики, исчерпав весь запас творческих сил. Некоторые брали на вооружение технику «нового платья короля», заявляя, что то, что они делают, — музыка не для средних умов. В случае Ринго все было с точностью до наоборот. Вызывая бешеный шквал аплодисментов в Америке и одобрение в Британии, Старр, весело подмигивая, признавался, что он вовсе не гениальный музыкант, да и вообще не гений, но это не имеет никакого значения, потому что в нем есть кое–что другое, чего нельзя объяснить.

Конечно, его бы приговорили к суду Линча, если бы на концертах он не исполнял битловские номера, однако Ринго предпочел пойти на компромисс — играя «Honey Don't» (подразумевая, что ее автор — Карл Перкинс) и отказавшись проехать из аэропорта в ванкуверский Colosseum на психоделическом «Роллс–Ройсе», принадлежавшем когда–то Джону Леннону.