Том 6. Лорд Эмсворт и другие - Пэлем Вудхауз

— Вчера.

Галли все понял. Он был сметлив.

— До рододендронов, — спросил он, — или после?

— После, — ответил Типтон и тут же раскрыл рот, как морской лев, когда он ожидает новую рыбку. — Ой! Вы думаете, она из-за этого плакала?

— Конечно. Дорогой мой, разве можно позвать девушку к рододендронам и не прийти? Нельзя. Они чувствительны. Я все так и вижу. Не дождавшись вас, она добрела до скамейки и заплакала. Проходивший мимо Фредди увидел ее в слезах и по-братски утешил.

— По-братски? Вы так думаете?

— Ни малейших сомнений. Они знают друг друга всю жизнь.

— Да, — заметил Типтон, — их еще называли голубками.

— Кто вам сказал?

— Лорд Эмсворт. Галли покачал головой.

— Чтобы сохранить здравый разум в Бландинге, не слушайте Кларенса. Ничего такого не помню.

— Он был с ней обручен.

— Ах, кто из нас не был! Не с ней, вообще. Вы были?

— Был, — признал Типтон. — Раз шесть.

— И они вам безразличны?

— Ну, не совсем… Вот Дорис Джимсон… Да, безразличны.

— То-то и оно. Не беспокойтесь, Фредди любит жену. Типтон немного ожил.

— Вы так думаете?

— Уверен. Исключительно счастливый брак. Целый день воркуют.

— Бывает же! — сказал Типтон и немного подумал. — А двоюродные братья целуют двоюродных сестер, да?

— Непрестанно.

— И это ничего не значит?

— Абсолютно. Скажите, мой дорогой, а почему вы ушли от этих рододендронов?

— Долго рассказывать, — отвечал Типтон.

Однако он рассказал. Галли вращался в богемных кругах, где чего только не видят, и знал, как нежны и чувствительны страдальцы, как охотно снимают они напряжение напитком. Да, Фредди был прав. Вести свинью к Типтону Плимсолу никак нельзя.

— Так, так, — сказал он, когда рассказ подошел к концу. — Лицо выглядывало из кустов?

— Не просто выглядывало, — поправил обстоятельный Типтон, — оно ухмылялось. И, кажется, сказало: «Эй!»

— Вы дали для этого основания?

— Ну, я хлебнул из фляжки.

— А! Она с вами?

— Она в столе. Галахад поднял бровь.

— Может быть, мне за ней присмотреть?

Типтон закусил губу. Тонущему нелегко расстаться со спасательным кругом.

— Поверьте, — сказал Галли, — она вам не нужна. Я знаю точно, что Вероника влюблена в вас по уши. Пить совершенно незачем.

— Козявка думает иначе.

— Козявка?

— Такая, с голубыми глазами.

— Она советовала хлопнуть?

— Да.

— Она ошибалась. Хватит лимонного сока.

Типтон еще колебался, когда снизу раздался звон меди. Галли был к этому готов и не шелохнулся; Типтон принял это за трубы Страшного суда. Подпрыгнув вершка на два, он спросил:

— Что такое?

— Забавляется кто-нибудь, — ответил Галахад. — Скорее всего, Фредди, не обращайте внимания. Идите прямо к ней.

— К ней?

— Она пошла к себе.

— Нельзя заходить к девушке без приглашения.

— Вы постучите, она выйдет.

Лень повторять, что самые лучшие замыслы срываются из-за мелочей. Как вы помните, поэт Бернс особо об этом напоминает. История с гонгом послужит неплохой иллюстрацией.

Галахад не учел, что Вероника принадлежит к тому типу девушек, который, услышав гонг, бежит узнать, кто ударил в него и зачем. Фредди вешал палочку с приятным сознанием выполненного долга, когда заметил огромные и удивленные глаза.

Состоялся такой диалог:

— Фредди, это ты?

— Что — я?

— Ударил в гонг.

— В гонг? А, да. Ударил.

— Почему?

— Не знаю. Захотелось.

— А для чего?

Это могло длиться долго, но тут из гостиной вышла леди Гермиона.

— Кто ударил в гонг? Теперь ответила Вероника.

— Это Фред-ди.

— Ты ударил, Фредди?

— Э…да. Я.

— Почему?

Вероника сообщила, что уже об этом спрашивала.

— Я шла за альбомом, — пояснила она, — а он ударил. Из-за зеленой гардины в глубине холла появился дворецкий.

— Кто-то бил в гонг, миледи?

— Да. Мистер Фредерик.

— Очень хорошо, миледи.

Бидж удалился. Получилось так, что Фредди ударил в гонг из прихоти. Из чего? Из прихоти. Ну что вы, не видели! Бывает. Захочешь — и ударишь. Знал бы, что будет такой тарарам, не ударял бы. Вероника сказала: «Ну, Фред-ди», леди Гермиона предположила, что в Америке он лишился последнего разума, и тут ей пришло в голову, что надо немедленно сказать горничной, чтобы та сменила лямки на бюстгальтере. Послала она, естественно, дочь.

Послушная Вероника сказала: «Сейчас, мам-ма» — и ушла в ту комнату, где шила горничная. Леди Гермиона вернулась в гостиную. Фредди, махнув на все рукой, скрылся в бильярдной, где и думал о собачьем корме. А Галахад тем самым пустил Типтона преждевременно.

Дойдя до алой комнаты, Типтон постоял перед дверью. Он тяжело дышал и качался то на одной ноге, то на другой.

Оспорив предположение Фредди, что племянник Чета Типтона подвластен страху перед девушками, Галахад ошибся. Наследственность сложнее. Сердце у Типтона сотрясалось, как мотоцикл, дышал он с трудом. Чем дольше он стоял, тем было яснее, что без стимулятора не обойдется.

Он кинулся к себе, схватил фляжку, вздрогнув при мысли, что он ее чуть не отдал, и поднес к губам, закинув при этому голову.

Это помогло. Решимость и отвага окатили его огнем. Он огляделся, бросая вызов, но никаких лиц не увидел. Такая удача окончательно его укрепила.

Вернувшись, он твердо постучался в дверь. Ответа не было. Он удивился; Вероника явно двигалась там, внутри. Пока он об этом думал, раздался грохот, словно кто-то свалил столик вместе с вазой.

Он приложил губы к скважине и напряженно проговорил:

«Эй!»

На сей раз усилия его оправдались. Из-за двери донесся странный звук, видимо — приглашение. Он не ждал, что Вероника именно хрюкнет, но не очень удивился. Вероятно, решил он, она держит что-то во рту, девушки часто берут в рот всякие шпильки. Вот Дорис Джимсон…

Он повернул ручку.

Через несколько минут дворецкий Бидж, проходивший через холл, услышал сверху: «Эй!» — и, подняв взор, увидел, что это американский гость.

— Сэр? — спросил он.

Типтон Плимсол явственно волновался. Он был бледен, глаза за очками налились тайной печалью. Дышал он так, что вызвал бы большой интерес у легочника.

— Эй! — повторил он. — Где комната мистера Трипвуда?

— Мистера Фредерика, сэр?

— Нет, другого, Галли.

— Мистер Галахад занимает комнату, выходящую на лужайку. По правую руку, первый этаж. Позвать его?

— Нет. Мне он не нужен. Так, занесу кое-что. Спасибо. Дойдя до искомой комнаты, он поставил фляжку на стол с горестным сожалением русского крестьянина, бросающего волкам младенца-сына. Потом он медленно пошел наверх.

Достигнув первой площадки, он внезапно вскинул голову, как боевой конь при звуке труб, и запрыгал через три ступеньки.

Сверху, из алой комнаты, раздавался вопль:

— Иии-иии-иии-иии!!!

Девушка с хорошими легкими не может вскрикнуть «Иии-иии-иии!!!», не вызвав волнения и интереса. Правда, многие гуляли (Галли, полковник, Пруденс), Фредди был в бильярдной, но леди Гермиона сидела в гостиной.

Когда летний покой разлетелся на миллион осколков, она перечитывала в третий раз телеграмму, которую принес ей на серебряном подносе дворецкий Бидж. Подпись была «Кларенс», место отправления — Паддингтонский вокзал, время — двенадцать сорок, а текст такой:

«Приедем чаю эликсиром».

Получив этот текст за две минуты до отхода поезда, телеграфист смело расшифровал «приметы» как «приедем», «чан» — как «чаю», но последнего слова не понял. Подходило «линсиром», «ликсиром» — и «эликсиром». Первые слова он отверг, потому что их нет. Оставалось третье. В конце концов какой-то смысл в нем был.

Оптимизм подвел его. Леди Гермиона тупо смотрела на бланк. Самое простое решение — глава рода везет к чаю животворящий эликсир — она отмела.

Галахад — другое дело, он может привезти что угодно. Но не Кларенс. Он рассеян и о семье не заботится.

Она прикинула, какая тут подойдет болезнь, это с ним бывало, но тут раздался крик.

Если читатель забыл, мы напомним, что кричала Вероника:

«Иии-иии-иии!!!» Потрясенная мать, застыв на мгновение, кинулась наверх быстрее Типтона. Разве усидишь в гостиной, когда твое дитя верещит?

Перед дверью алой комнаты она резко остановилась, увидев такое поразительное, такое радостное зрелище, что она подумала, не мерещится ли ей. Она поморгала, посмотрела снова — мираж не исчез.

У дверей, в коридоре, один из богатейших людей Америки прижимал к груди ее дочь и, на глазах у матери, прильнул к ее устам несомненнейшим поцелуем.

— Вероника! — воскликнула мать. Более слабая женщина воскликнула бы: «Ого!»