Черная сага - Сергей Булыга

– Прости меня, почтенный Лайм. Вот чем, оказывается, все это дело кончилось. А я не такое тебе обещал.

А он сказал:

– Это не главное! Почтенный – вот что главное.

– Да, – сказал я.

Мы обнялись. Потом был пир, мы пировали. И Лайм тогда сказал, что завтра он поступит вот как: выйдет вперед и расстегнет ворот рубахи, достанет из-за пазухи волшебный пузырек…

Но тут Владивлад его перебил и сказал, что это неправильно, а нужно делать так, как сейчас он его научит. И стал рассказывать. Но теперь уже не вытерпел Шуба и стал учить по-своему. А после свое слово сказал Барраслав. А потом уже даже моя Сьюгред, и та, не утерпев, стала давать Лайму советы! Один только я молчал, потому что, думал я тогда, я в своей жизни уже все сказал и все сделал…

Но это, конечно, не так, потому что не все! Потому что будет еще один день – завтрашний. Так скорее бы он наступал!

3

Я не хотел убивать Хрт, так как прекрасно понимал, что ни к чему хорошему это не приведет, и потому долго от этого отказывался. Однако судьба есть судьба – и, прибыв на капище, я зарубил истукана Хрт и истукана Макьи, а после, уже на кумирне, прикончил и Хвакира, их каменного пса. Но, войдя в Хижину и увидев сидящих за столом двух стариков – пускай себе и неживых, но плачущих кровавыми слезами, я с отвращением отбросил меч. Не мог я их рубить! И тогда волхв, то есть тамошний языческий служитель, возмущенный этим моим жестом, тут же схватил отброшенный мною меч и начал рубить им меня и пробивать мою кольчугу! И я упал. Конечно же, я мог упасть вместе с их священной колыбелью, то есть потащить ее за собой, и тогда уже никто не уцелел бы на этой Земле – ни мы, ни криворотые, – но это было бы совсем уже постыдно, и поэтому я упал один. И я гордился этим. И думал, что я умираю.

Но судьба рассудила иначе – и я остался жив. Когда я открыл глаза, то увидел над собой небо, облака, дружинников… и понял, что, значит, я еще не все сделал в этом мире. И я не ошибся! Теперь я точно знаю, для чего мне была дарована жизнь.

Ну а тогда я этого еще не знал. Тогда я был едва живой и продолжал истекать кровью. Еще немного, и я умер бы. Однако же случилось так, что на меня наткнулся Шуба. А получилось это вот почему. После того, как мы с ним расстались и я отправился в город, на капище, Шуба отвел свою дружину на Триждылысый Холм, а это примерно в четырех полетах стрелы севернее Ярлграда, и там они расседлали коней, спешились и принялись ждать, что будет дальше. А дальше было так: сперва все было тихо, потом был очень сильный крик – это, наверное, тогда, когда я рубил идолов, а люди, стоявшие вокруг меня, дико кричали. Потом все стихло. А потом над городом взметнулось пламя! И какое! Это уже был не Ярлград, а будто один большой костер! И это было такое устрашающее зрелище, что передовые отряды криворотых, которые к тому времени уже совсем близко подошли к крепостным стенам, сначала остановились, а потом даже начали отступать! Правда, далеко они не отступили, а, соединившись со своими основными силами, достаточно быстро развернулись в боевую линию, и те из воинов, которые оказались в первых рядах, изготовили луки, а остальные подняли неимоверный шум, колотя древками копий в обтянутые человеческой кожей огромные бубны. А эти бубны, как я потом сам неоднократно убеждался, издают очень низкий и крайне неприятный звук, похожий на звериный рык. И вот страшно горел Ярлград и оглушительно громыхали эти звероголосые бубны. А потом из крепостных ворот начали выбегать объятые ужасом ярлградцы. Вот тут-то криворотые и начали стрелять! Луки у них очень упругие и поэтому стрелы, выпущенные из них, обладают огромной убойной силой и без всякого труда пробивают любые защитные покровы. А зубчатые наконечники стрел устроены столь хитро, что попавшую в тело стрелу вынуть обратно уже невозможно, а разве только обломить, и то это впоследствии приводит к очень болезненным язвам. То есть, если коротко, то все тогда кончилось тем, что Ярлград сгорел полностью, а все ярлградцы погибли – одни в огне, а другие от стрел, а криворотые взошли на пепелище и стали праздновать там победу. А Шуба приказал седлать коней и уходить вдоль берега вверх по реке – на Глур. Конечно, он потом рассказывал, за это свое вполне логичное решение он наслушался всякого: что он якобы оробел и якобы предал, а также, что хоть Хрт и мертв, а все равно он не простит ему этого бегства. Но Шуба на всё это тогда сказал примерно вот что: да, Хрт умер, но Земля ведь еще жива, и поэтому нужно думать о живых, а не о мертвых, а для живых нужны мечи, и вот он их и сохранил. А что есть, спросил Шуба, меч? Меч, сам ответил он, это есть жизнь своим и смерть чужим. Поэтому, закончил он, нужно идти на Глур, к своим! После чего никто уже ему ничего не говорил, а все они дружно развернулись и пошли на Глур.

Но сперва они вышли на меня. А я, как я уже об этом говорил, лежал в траве и исходил кровью. И было это, как ни удивительно, довольно далеко от города! Как я попал туда, я до сих пор не понимаю. А Шуба объясняет это так: я пожалел Хрт и Макью, я не оборвал колыбель, и вот поэтому я и остался жив. И это добрый знак, сказал Шуба. Хрт, сказал он, умирая, спас меня. И, значит, теперь нужно ждать, что от моей руки спасется вся Наша Земля. И они все, то есть вся наша дружина, ему верили. А я молчал. Нет, даже более того, я делал вид, что тоже ему верю. И это в то время, когда на самом деле все пока что складывалась отнюдь не в нашу пользу! Мы же пока что только отступали. Или, как мы это называли, шли на Глур. А криворотые шли следом. Мы жгли сигнальные дымы. Ярл Глура, Судимар, нам отвечал. Я приказал ему рубить засеки и рыть рвы и волчьи ямы. И он все это сделал, изготовился, и выставил свою дружину, и весь свой град вооружил и тоже вывел, выставил. И та позиция, которую он занял, а я поддержал, была крепкая, и время было позднее, солнце уже садилось и светило им прямо в глаза, то есть они, сразу подумал я, не смогут прицельно стрелять, а зато мы сможем скрытно пройти и ударить им во фланг, поле чего они, возможно, побегут…

Но побежали опять мы. Точнее, началось с того, что побежали градские. И в этом не было ничего удивительного, ведь же простой народ не приучен к твердости, простой народ – это как воск. Вот Кнас и смял его, пообещав, что он будто никого из них он не тронет, а только подведет под свою руку и обратит к своим богам. «Ведь ваших, – говорил он им, – у вас все равно уже нет, а это очень нехорошо, когда народ остается без бога». Вот что им было сказано через его лазутчиков, пока я шел к ним на Глур и пока Судимар раздавал им мечи. То есть, все было решено уже давно, а я, глупец, в ту ночь шел впереди дружины и надеялся, что вот сейчас еще немного – и я заставлю Кнаса побежать!