Возвращение в Чарлстон - Александра Риплей

– Я тоже, Конни. Действительно рада.

От Шанель Гарден направилась на Вандомскую площадь. Может быть, бижутерия и считается шиком, но она предпочитает настоящие драгоценности. Она посетила Картье, Ван Клефа и Арпель, Бушерона, покупая золотые цепи, очки, бусы, кулоны, ожерелья из полудрагоценных камней и жемчуга. Она старалась убедить себя, что ей очень повезло – она может делать все, что хочет.

75

Конни позвонила на следующий день – договориться, когда Гарден встретится с Тельмой. Вскоре Гарден оказалась глубоко втянутой в шпионскую сеть мира моды. Ее представили обувщикам, перчаточникам, шляпникам и меховщикам черного рынка. Один из меховщиков показал ей накидку, сшитую из шкур, выделанных под рыбью кость. Гарден никогда не видела ничего похожего; она заказала себе такую же из седой лисы. Конни гордо сообщила, что этот узор придумала она, и Гарден стала смотреть на будущее подруги с большим оптимизмом.

Тельма обожала интриги избранной ею профессии. Это была пухленькая молодая женщина из Чикаго, с ангельским кукольным личиком, придававшим ей такой невинный вид, что никто не заподозрил бы ее даже в краже гостиничного полотенца. Успех, говорила она, витает в воздухе ее родного города. В Чикаго развелось столько гангстеров, что она с самого рождения вдыхала воздух, пропитанный контрабандой и предательством.

Тельма обожала таинственность. Она дала Гарден сложный ключ к изобретенному ею коду, основанному на страницах «Семи столпов мудрости». Гарден спросила Конни, где можно купить эту книгу, но та успокоила ее:

– Тельма все равно всех предупреждает, чтобы не болтали и не писали никаких записок.

Покупать на черном рынке оказалось гораздо труднее, чем на Рю де ла Пэ, но Гарден это нравилось. Времени на это требовалось гораздо больше, того самого времени, которое надо было куда-то девать. У нее было слишком много времени – времени думать, времени узнавать. И слишком часто ее мысли возвращались к хранившейся в туалетном столике коробочке, все еще на три четверти полной кокаина, коробочке, которая могла бы избавить ее от тоски. Покупки не помогали. Она даже заказала автомобиль со специальной внутренней отделкой в знаменитой фирме «Джордж Кельнер и сыновья». Один из сыновей помог ей выбрать голубой бархат для обивки кресел заднего сиденья, голубой кружевной плед и голубые эмалевые ящички для сигаретницы, пепельницы, косметики и бокалов. Летние чехлы для сидений были белые с полосками из голубых цветов. Гарден велела Берси подобрать ей шофера и послать его к Кельнеру – пусть сошьют ливрею, соответствующую отделке машины.

И все-таки она никак не могла сбросить охватившее ее оцепенение. Скай уже давно не был так внимателен к ней. Он настаивал, чтобы Гарден пила с ним коктейли, ужинала, ездила в театры и ночные клубы. Он не оставлял ее одну, не заводил в открытую любовниц. Гарден говорила себе, что должна быть счастлива. Но внимание Ская не было вызвано любовью, он скорее наблюдал за ней. Она была уверена, что он опасается, – а вдруг она совершит публичное самоубийство или устроит какой-нибудь скандал? Когда они куда-нибудь отправлялись, она вела себя очень тихо. Никакого чарльстона, никакого флирта. Она не делала ни малейшего усилия, чтобы оказаться в центре внимания. Ей было даже стыдно, что когда-то это имело для нее значение.

Один-единственный раз у нее поднялось настроение – когда она получила письмо от Люсьена Вертена. Первое пришло в середине марта, когда Гарден была дома уже две недели. Он писал, что его выписали и он уже работает над духами, которые будут носить ее имя. Без нее в клинике стало совсем пусто. Единственным его компаньоном был человек, который не только обыгрывал его в шахматы, но и побил его самое главное достижение. Нос этого человека оказался больше носа самого Люсьена. В этом месте он изобразил карикатуру на своего компаньона. Нос растянулся на целых три страницы. Гарден смеялась. К ней вернулось хорошее настроение.

– Вы хотите продиктовать ответ на французское письмо, миссис Харрис? – чрезвычайно безразличным голосом осведомилась мисс Трейджер.

«Да она же просматривает мою почту, – поняла Гарден. – Вот почему конверты вскрыты, не потому, что так мне проще».

– Да, хочу, – сказала она, вспомнив, что французский мисс Трейджер оставляет желать лучшего. Чтобы проверить ее, Гарден выпалила по-французски: – Мой зонтик под кроватью моего дядюшки, с его собакой, английским терьером.

Мисс Трейджер заерзала на стуле, предложила, чтобы Гарден написала свое письмо по-английски, и наконец созналась, что не понимает сказанное ей Гарден.

– Не беспокойтесь, мисс Трейджер, – сказала она. – Я напишу сама.

Она тут же села и принялась страницу за страницей исписывать стихами из длинной поэмы, которую когда-то учила в школе.

– Пожалуйста, отправьте это, – распорядилась Гарден. – Адрес на том письме, которое я получила сегодня утром.

Ей было интересно, станет ли мисс Трейджер искать слова в словаре, и если да, то что она подумает об истории про ворону, лисицу и кусок сыра.

Она отправилась в кафе, заказала кофе с молоком и бриошь и написала Люсьену настоящее письмо. На это потребовалось немало времени. Гарден прекрасно говорила по-французски, но писать ей было гораздо сложнее. Она поблагодарила его за письмо, рассказала о вероломстве мисс Трейджер и ее проблемах с языком и попросила, если будет время, написать ей еще раз. «И пожалуйста, как можно больше жаргонных и неприличных слов. Мне бы хотелось увидеть, как мисс Трейджер будет потеть над Ларуссом».

Люсьен выполнил ее просьбу с такой изобретательностью, что его словарный запас поразил Гарден. Половины слов она не поняла сама. Те же, которые ей удалось понять, были непристойными, порнографическими, и, как она сообщила Люсьену, «от их порочности зарыдали бы и ангелы».

Он писал по два-три письма в неделю и никогда не повторялся. В конце каждого он добавлял постскриптум, в котором сообщал, как движется дело с духами. К первому апреля было перепробовано уже больше сорока сочетаний. Его нос отверг все.

Первого апреля в Париже начались дожди. Холодные, бесконечные, проливные дожди, сбившие с деревьев все листья, ронявшие на улице ветки. Они шли день за днем, днем и ночью, пока каменные стены дома не стали влажными изнутри; мебель, чтобы не заплесневела, приходилось постоянно протирать. Скай простудился, но ни за что не соглашался лежать в постели. Он привел в дом всю свою компанию, и нигде не было спасения от громкой музыки, стука биллиардных шаров, шуршания карт по столу, танцующих ног, вылетающих из бутылок пробок и громких споров. От этого принудительного заключения все слегка обезумели. А дождь все не прекращался.