Персидский гамбит. Полководцы и дипломаты - Владимир Виленович Шигин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Делать нечего, и Муравьев отправил подарки в ханский дворец. Это были девять хрустальных стаканов (так как это число считается у хивинцев счастливым) и огромный поднос, на котором стояли две головы сахара и лежали десять фунтов свинца, а также такое же количество пороха и десять кремней.
Подарок Ермолова хан растолковал следующим образом: две головы сахара обозначают предложение мира и сладкой дружбы; порох, свинец и кремни – войну, если он не согласится на эту дружбу. Что ж, намек был весьма недвусмысленным…
На следующий день верховный визирь вошел к Муравьеву и объявил, что хан желает видеть посланника. Муравьев оделся в полный мундир, к которому пришил из предосторожности вместо черного красный воротник, опасаясь, чтобы кто‑нибудь из русских, находившихся в Хиве, не узнал в нем офицера Генерального штаба и не рассказал хану, что именно офицеры генерального штаба разведкой и занимаются. Шляпу Муравьев потерял еще в дороге, потому заменил ее высокой персидской шапкой. Оружие у Муравьева предусмотрительно отобрали.
Непонятно почему, но встретиться с русским послом хивинский хан решил не в своем дворце, а в обычной кибитке посреди дворцовой площади. Сам хан сидел на ковре, скрестив ноги. Рядом стояли два сановника.
Огромная туша Абул‑Гази‑Магмед‑Рахим‑хана в красном халате и с белой чалмой на голове поразила воображение Муравьева.
Остановившись напротив Магмед‑Рахима, Муравьев поклонился, не снимая шапки, и, соблюдая этикет, молча ожидал, что скажет хан. После минутного молчания один из ханских сановников прочитал молитву: «Да сохранит Бог владение сие для пользы и славы владельца». После чего Магмед‑Рахим, огладив свою пышную бороду, приветствовал Муравьева:
– Добро пожаловать, русский посланник! Зачем приехал и какую имеешь просьбу?
– Главнокомандующий наш желает войти в тесные сношения с вами и хочет утвердить торговлю на пользу обеих держав, – с достоинством ответил Муравьев.
Затем он подробно рассказал о причинах этого посольства. Однако, несмотря на все красноречие, Муравьеву так и не удалось убедить Магмед‑Рахима в тех выгодах, которые произойдут от перемены торгового пути. На все предложения посла он ответил решительным отказом и, заканчивая аудиенцию, заявил:
– Жители Мангышлака мне покорны. Для чего же я соглашусь переменить путь и отниму у них выгоды, которые они ныне имеют?
Пока шла аудиенция, ханские служители принесли халат из золотой парчи с богатым кушаком, на котором висел кинжал в серебряной оправе. Это были ответные подарки Муравьеву. По восточному обычаю он тут же надел халат поверх мундира и покинул кибитку.
У ворот дворца Муравьева ожидал еще один подарок – прекрасный серый жеребец туркменской породы. Едва Муравьев сел в седло, как двое туркмен повели коня под уздцы, двое пристроились возле стремян, и торжественное шествие направилось по улицам Хивы к дому верховного визиря.
Собираясь в обратный путь, Муравьев послал к оружейнику поправить свое двуствольное ружье. Его возвратили за два дня до отъезда плохо почищенным. Когда же Муравьев хотел его зарядить, то из ствола выпала свернутая бумажка – письмо русских невольников, которые извещали, что их здесь три тысячи человек, и просили довести об их судьбе до сведений императора.
* * *
21 ноября Муравьев наконец-то покинул Хиву. Теперь он поехал по новой, пролегавшей мимо текинских владений дороге, которая была значительно короче, хотя и опасней. Начавшаяся вскоре сильная стужа очень замедляла продвижение, и Муравьев не без оснований опасался, что корвет с наступлением зимних штормов, не дождавшись его, уйдет в Баку.
Надо было торопиться. Поэтому Муравьев, бросив на свой страх и риск попутный караван, в котором ехать было все же куда безопасней, устремился вперед в сопровождении трех туркмен и верного солдата.
Какова же была его радость, когда, оказавшись на берегу, он увидел паруса «Казани». Не менее Муравьева были рады его возвращению и офицеры корвета.
Как оказалось, спешка Муравьева была оправданной. Из-за частых штормов и ограниченности провианта Бассаргин хотел уже через несколько дней покинуть восточный берег Каспия. Обратное плавание длилось шесть суток, которые Муравьев провел за расшифровкой своих записей.
17 января 1820 года Муравьев уже прибыл в Дербент, где его встретил Ермолов, которому он доложился о поездке устно, вручил свой письменный отчет и письмо хивинского хана, в котором тот объяснял свой отказ от русского предложения.
К письму прилагались и ханские подарки, не вызвавшие у Ермолова ничего, кроме кривой ухмылки: две шали, десять бухарских мерлушек, два седла и несколько фунтов изюма.
– С почтением смотрю на твой труд и на твердость, с которой ты превозмог все трудности и опасности при исполнении возложенного поручения, и я почитаю себя обязанным представить государю об отличном усердии твоем к пользе его службы! – заявил наместник Муравьеву после его доклада.
Что ж, несмотря на то что посольство формально закончилось ничем, Ермолов высоко оценил совершенный Муравьевым подвиг.
При этом Муравьев собрал много информации о Хиве, до тех пор совершенно нам неизвестной, а кроме этого, убедился в реальной возможности успешной военной операции против Хивы.
«Безбрежные и горючие степи, окружающие эту страну, – отметил он в своих записках, – составляют ее главную силу. Это препятствие, положенное самой природой, может устрашить другой народ, но не русский. Трехтысячного отряда достаточно, чтобы покорить и удержать за Россией ханство, столь важное для нас при открытии торговых сношений с Азией».
* * *
В Петербурге, по итогам миссии Муравьева, было решено снарядить еще одну экспедицию к восточным берегам Каспийского моря. На этот раз, чтобы окончательно выбрать места под будущие укрепления и торговые фактории.
Эта экспедиция была отправлена в 1821 году. Возглавил ее снова Николай Муравьев. На этот раз ему была поставлена задача провести изучение Балаханского залива и Балаханских гор, выяснив наличие строительного леса, источников пресной воды и пастбищ.
Именно отличавшиеся благоприятным климатом Балаханские горы, по мнению Муравьева, могли при наличии там нашей крепости и фактории привлечь многолюдные кочевья рассеянных туркменов-ямудов. Из ямудов со временем Муравьев предполагал организовать иррегулярную конницу для сопровождения наших торговых караванов. А это, в свою очередь, открывало большие перспективы для продвижения российских товаров (а значит, и нашего влияния) в Средней Азии.
Деятельность Муравьева в Балаханских горах продлилась до осени 1821 года. Из-за надвигавшегося периода штормов, ограниченности провианта и начавшихся болезней среди солдат Муравьев был вынужден прервать свою работу и вернуться в Баку, не успев закончить описание Карабугазского и Киндерлинского заливов.
Донося о результатах новой экспедиции и развивая мысль о пользе устройства на восточном
