Последние первые планетяне - Павел Третьяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Запущенный между тем процесс пополнения рядов пошел своим чередом, и в течение пары недель управление радушно отворило двери троим новобранцам. Одним из них все-таки стал вчерашний телохранитель мэра, Анатолий Борисов. Совпало, что, идя на собеседование, мужчина был готов дать незамедлительное согласие на вступление в ряды полиции, однако до последнего его мучил один скользкий вопрос. Если Камиллу как первого помощника заботила вероятность, что Борисов намерен шпионить в пользу градоначальника, то сам же Анатолий, наоборот, опасался, что его берут на службу лишь в качестве рычага давления на мэра. Когда обоюдные беспокойства раскрылись, положение оказалось скорее комичным, чем требующим какого ни то разрешения. Стороны условились не поднимать этой темы. Борису предоставили полнедели на раздумья, однако мужчина явился на другой день и подписал бумаги. Его взяли на испытательный срок, хотя всем было понятно, что Анатолий задержится в законниках как минимум до конца пятилетнего контракта.
Еще один новобранец присоединился к управлению в конце той же недели – зеленого парнишку, которого по злому совпадению звали Михаилом, прислали прямиком из академии в Большом Кольце. На фоне этого жалкого дитя мегаполисов даже Николай Давыдов, сам без году неделя на Западе, стал вдруг казаться закоренелым фронтирцем. Мальчишка пребывал в ужасе от назначения в Борей-Сити, и первые недели ходил, не отнимая руки от кобуры, будто опасался, что его пристрелят на улице за косой взгляд или в кофейне за недостаточно щедрые чаевые. Неизменно как на парад: в галстучке и начищенных до блеска сапогах, – он прослыл в народе посмешищем. Сколько ни пытался старшина вразумить парня – все без толку. Новичок оказался повернут на корпоративной этике; следовал уставу, точно Священному писанию, и каждый чих местных законников документировал и передавал Большому Кольцу. Николаю в конечном счете пришлось приставить к нему Лектора едва ли не на постоянной основе, дабы машина следила за салагой. Такому человеку на фронтире нарваться на беду – раз плюнуть. Все же не могли корпоративные боссы обойтись без подвоха, как-то между собой посмеялись Давыдов с Камиллой. Мол, сподобились прислать новичка по первому зову, но зато какого-то «альтернативно одаренного».
Последний выбор Николай с первым помощником сделали самостоятельно, однако уже не из числа резидентов Борей-Сити. Как выяснилось, давнишняя подруга Камиллы, с которой они учились в средней школе и даже одно лето были не разлей вода, также стала законником после отъезда из города. Последние пару лет она с достоинством отслужила далеко на севере фронтира, в некоем захолустном пограничном городишке, где наиболее громким делом за год бывает пропажа полудюжины кур с одной из ферм. Когда новости о произошедшем в Борей-Сити оглушительной волной прокатились по Западу, девушка – ее звали Кристина – связалась со старой знакомой, и они начали активную переписку. Камилле казалось неудобным просить Крис возвратиться в родные края, но вскоре по сообщениям девушки стало ясно, что та спит и видит, как бы только уехать обратно на юг: подальше от свирепых зим, диких непроходимых лесов и столь популярных на севере резерваций без синтов. Крис месяцами ожидала очереди на перевод, однако девушку раз за разом отбрасывали в конец списка, ссылаясь на недостаток кадров. Впрочем, не бывает худа без добра. Произошедшее в ее родном Борей-Сити наконец задвигало ржавые шестеренки бюрократической системы, и с небольшой помощью Давыдова ее согласились отпустить на юг. Крис выехала первым же поездом, будто все время сидела на чемоданах. Всего через полнедели она приступила к работе в борейском управлении.
С ее прибытием штаб был укомплектован, и впервые с событий в Проходе Николаю с Леоновой выдалась возможность взять выходной и перевести дух.
Однако не все представлялось радужным в жизни молодого старшины. Там, где служба законников под его началом обретала прежние уверенные черты, сам Давыдов вынужден был разбираться с делами на личном фронте. Та сторона незримых последствий приключившегося с Моргуновым совершенно не устраивала его.
Дело в том, что решение, принятое на пару с Камиллой, серьезно сказалось на взглядах Николая на спокойную мирную жизнь. Он редко говорил об этом даже с напарницей, однако по итогам произошедшего Давыдов по-новому взглянул на своего предшественника, Громова, а также на то, что сопутствует их должности. До всего имевшего место на шахте и позднее, в Проходе, то есть до злополучного дня облавы, Николай наивно полагал, что отказ Василия от простых радостей жизни был не столько вынужденной мерой, сколько вполне взвешенным и осознанным выбором старшины. Он считал бывшего начальника по-своему самоотверженным человеком, готовым поставить на кон собственную жизнь ради товарищей-фронтирцев, – как, увы, и вышло, – и одной из многочисленных принесенных им жертв за период службы стало собственное его счастье. Давыдову хотелось думать, будто дело тут обстоит исключительно во внимании, которое человек, на чьи плечи легла ответственность за целое поселение, обязан распределить между семьей и долгом. В балансе, который следует соблюсти. Мол, приходишь домой поздним вечером, уходишь ни свет ни заря, витаешь в облаках, приносишь службу да гнетущие мысли с собою в дом, отравляешь ими близких. Вне всякого сомнения, существуют люди, полагал Николай, которым с легкостью умелого циркача дается жонглировать разными сторонами жизни. Просто Василий Громов оказался не таким.
Меж тем Давыдов со всем отчаянием верил, что он как человек слеплен из совершенно иного теста. В последний месяц до облавы у них все так прекрасно складывалось с Бобби, что офицер помыслить не мог разрывать эти отношения в случае, если «СидМКом» оставит его в Борей-Сити. Однако со случившимся в Проходе к Николаю пришли решительные
