Медный король - Марина Дяченко

– Подарок спрашивает, можно ли ему выйти, – сказал Лукс.

Развияр молча наклонил голову.

Со времени боя прошло трое суток. Мертвых предали морю, сожженные корабли оставили дрейфовать по воле ветра и течений, пугать путешественников и рыбаков, пока развалины не пойдут ко дну или не будут выброшены на берег. Раненых отправили в Фер на тех судах, что сохранили ход, но не годились для новой битвы. Глен, бывший раб, бывший шпион, а теперь всеми уважаемый лекарь, спасал теперь от смерти изрубленных мечами, исколотых стрелами, полузадохнувшихся в дыму людей.

Все это время Подарок сидел в каюте под строгим надзором. Сперва он злился, кричал и требовал его выпустить, в гневе кромсал своими мечами подушки и обивку стен. Позже, когда начался бой, когда завибрировал корпус «Крыламы» от огненной работы в трюме и донеслись снаружи первые вопли – Подарок присмирел.

Он сидел очень смирно, когда бой закончился. Он не видел ни горящих кораблей, ни летящих за борт тел. Вернувшись со встречи с под-адмиралом, Развияр спустился в каюту к мальчику, и, встретившись с ним глазами, Подарок отшатнулся.

На одежде Развияра не было ни капли крови. Он вымылся и переоделся, отправляясь на встречу с Галагаром. Его волосы, приглаженные гребнем, спокойно и ровно обрамляли лицо. Но Подарок смотрел с ужасом, и Развияру вспомнился затравленный взгляд под-адмирала.

Он обнял мальчишку почти насильно. Привлек к себе. Ему нужно было ощущать теплое и живое, способное пугаться и радоваться. Почти час он не выпускал Подарка из рук, держал его, гладя по мохнатой спине, по светлым волнистым волосам, слушая перепуганный стук сердца. Этот мальчик жив и цел, жив, цел и любим; обнимая Подарка, Развияр понемногу возвращался в себя, становясь почти таким, как раньше.

Каким он был до первой жертвы? Кем он был?

Он помнил каждую минуту своей жизни, и заново мог пережить ее, и по незаметным черточкам воссоздать мысли и чувства всех людей, с которыми его сталкивала судьба, и понять истинный смысл их слов и решений. «Хочешь – убежим? Я такой же раб, как ты. Ночью уйдем через горы. Хочешь?» «Ты… не говорит так. Не ври. Нельзя уйти через горы! Только по дороге, а там патрули…» «Я бегаю быстрее…»

Он видел белую скатерть в красных пятнах. Пустой обеденный стол, на котором мгновение назад лежал его умирающий сын. Последняя жертва Медному королю. И обрушившееся горе, и осознание, новое осознание себя и жизни вокруг. И море с кораблями, будто чаша фонтана с плывущими ореховыми скорлупками. И понимание, ясное, как чистый клинок: теперь он совсем большой.

Он ясно понимал, что собой представляет, и что сделал, и что сделает еще; он видел мир в красках, звуках, он ощущал чужие помыслы, как слепой ощущает неровность пола подошвами босых ног. Еще один шаг – и он поймет, узнает доподлинно, что такое Медный король, и в чем смысл каждого человеческого рождения, и каким богам следует молиться. Что находится там, за кругом человеческого зрения, и дальше – за кругом скудного воображения, и еще дальше, где хранится, покоится на Медном троне суть вещей.

Суть вещей.

Понимание жгло и делало счастливым. Развияр обнимал Подарка; ему казалось, что он обнимает Имиля, теплого и живого. «Для настоящего мужчины единственный праздник – война»…

Его сын оказался первым человеком, которого Развияр отдал Медному королю. Он знал, что такое возможно, он давно знал, еще с той ночи, когда над ним простерлась рука властелина, и дрожащий шепот – сколько в нем было алчности, неутоленный страсти, нетерпения! – прошелестел в темноте: «Медный король, Медный король…»

«Для настоящего мужчины единственный праздник – война». Да что он знал, несчастный мальчишка-пастух, что он видел, прежде чем вопреки приказу схватить нож и ринуться в битву?!

Никто из приносивших жертвы не прошел этот путь до конца. Развияр сознавал это так же четко, как видел когда-то прожилки травинок; в конце пути – совершенная свобода и совершенное понимание. Никому не удалось добраться до Медного трона – нечем становилось жертвовать. Они сходили с ума, потому что трон был рядом – руку протяни. Они умирали, потому что жертвовать было нечем. И Гэйл, великий музыкант, умер, так и не став совершенным.

Другое дело – Развияр.

Он содрогнулся от этой мысли. Ощущение свободы и могущества, принесенное жертвой, понемногу блекло. В душе шевельнулось первое смутное беспокойство.

– Нет-нет-нет, – пробормотал он вслух. Подарок давно уже спал на его руках – спал, содрогаясь и бормоча во сне.

Сколько жертв осталось до Медного трона? Одна? Две? Но если я достигну такого понимания… И такой власти – не над людьми, а над самой сутью вещей…

Самообман, сказал он себе. Чудовищный самообман.

Он сидел, обнимая спящего мальчика, будто желая найти в нем спасение, когда пришла Яска. Уселась напротив, гипнотизируя неподвижными сухими глазами:

– Ты доволен?

– Мы победили. Идем на Мирте.

– Ты доволен?

– Да. Спасибо, Ваше Могущество. Ты умеешь танцевать? Мы устроим бал во Дворце Достойных.

У Яски сильно раздулись ноздри:

– Мы с тобой станцуем, повелитель. Только не поскользнись.

«Сытая печорка» уходила все дальше. Переписчик второй категории Агль сидел на бочке из-под масла, глядя, как медленно скрываются в дымке страшные очертания черного корабля. Губы его тряслись, а на глаза навернулись слезы благодарности судьбе.

Маленькое судно, по виду сильно перегруженное, шло на веслах, каждую минуту грозя зачерпнуть воды и перевернуться. Развияр снова поднес трубу к глазам: да, точно, «Сытая печорка» забита, как бочка с сельдью…

– Крысы, – сказала Яска с омерзением. – Хочешь, утопим их?

Развияр смотрел, как бестолково, суетливо пенят воду короткие толстые весла.

– Только прикажи, – Яска странно усмехнулась. – Достаточно чуть толкнуть…

За ее спиной выбрался на палубу Подарок – неуверенно, на подгибающихся лапах. Взглянул на Развияра – вопросительно и со страхом. Отвел глаза.

– Сегодня к вечеру мы будем в Мирте, Дар. Это самый красивый город на земле.

– Ага, – промямлил Подарок, глядя вниз. Развияр порадовался, что палубу хорошо отдраили за эти три дня.

– Оставь их, – Развияр проводил взглядом «Сытую печорку». – Пусть идут.

Остров торчал из-под воды, будто спина дохлого чудовища, пронзенного костяным гарпуном – маяком. Грязновато-белой лентой вился прибой. На прежнем месте стояла «хижина» из большой двустворчатой раковины: слой сажи и пепла на ее «крыше» делал ее почти неразличимой на черных камнях. Нынешний хозяин острова, пришедший на смену безумцу Маяку, либо забился в единственное на острове укрытие, либо пропал, бежал, утонул. Остров казался пустынным. Развияр долго разглядывал его в подзорную трубу.