Бронепароходы - Алексей Викторович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаилу и Кате пришлось добраться до пассажирских пристаней, где железная дорога ныряла в тоннель, и можно было преодолеть заслон из вагонов поверху. По Обвинской улице кошёвка поднялась к Торговой и перед садом возле оперного театра свернула к нобелевской конторе. Катя смотрела на это здание с безмолвным ужасом — будто на тюрьму, где её должны казнить.
Вокруг царила суета, куда-то бежали красноармейцы, прохожие жались к стенам, на мостовой валялись сломанные доски и тряпки, в театральном саду артиллеристы устанавливали орудие. Вдали трещало и гулко бабахало. Князь Михаил вылез из кошёвки и с усилием отворил ворота в арке. Арка вела во двор конторы «Бранобеля». Михаил понимал, что сейчас совсем не время заниматься медицинскими операциями, но, возбуждённый предчувствием новой жизни, хотел поскорей убрать все препятствия на пути к свободе.
08
— Екатерина Дмитриевна, ещё пять минут, и можно начинать.
В большой квартире над конторой одна комната у Анны Бернардовны была оборудована под операционную: кушетка, шкафчики, столы, больничная белая ширма, электрический светильник. Анна Бернардовна облачилась в медицинский халат, завязанный на спине; волосы убрала под шапочку. На горелке булькал никелированный лоток, в котором кипятились инструменты.
Катя ещё не переоделась. Не смогла. Её трясло. В операционную она так и не зашла — просто в дверной проём увидела какие-то хирургические штуки в кювете и попятилась к окну. Неужели в ней, в её теле, сейчас будут ковыряться этой острой сталью?.. Неужели сейчас в ней убьют её новую жизнь?..
Анна Бернардовна появилась в двери.
— Вам надо взять себя в руки, милочка, — сказала она.
В голосе Анны Бернардовны звучало укоряющее превосходство доктора. От далёкой канонады стёкла в окнах тихо позвякивали.
Катя посмотрела в холодное и строгое лицо Анны Бернардовны. Такие лица были у «хаус мистрис» в Шерборнской школе. И Катя вдруг ощутила, как от страха и несогласия в ней просыпается душа. Конечно, Анна Бернардовна не виновата в предстоящем ужасе. А кто виноват? Сама Катя? Но она не боится будущего ребёнка!
Она не боится голода, лишений, неустроенности! И дядя Ваня ей поможет!.. Если бы рядом был папа, он не позволил бы Кате сделать то, что она собиралась сделать!.. Так кому же это нужно?
— Я всё отменяю, Анна Бернардовна! — твёрдо объявила Катя. — Простите, что побеспокоила напрасно. Я ошиблась.
— Потом будет поздно, — предупредила Анна Бернардовна.
— Не надо меня убеждать.
Катя торопливо обувалась. Так кому же нужно, чтобы она убила ребёнка? Не ей, не дяде Ване, не папе, никому. Только Михаилу.
Катя словно умылась ледяной водой — она впервые осознавала Михаила совсем иначе, нежели всегда. Кто он? Беглый аристократ, который укрывается от судьбы! Он объяснял, что стремится к свободе… Но стремился он лишь к устроенному быту, в котором есть привычная семья, тихое благополучие, безобидные увлечения… Люди яростно бьются за свободу, чтобы жадно жить полной жизнью. А Михаил хотел, чтобы его просто оставили в покое!.. Она, Катя, жертвовала ребёнком ради покоя человека, который её даже не любит!
Катя обмотала голову платком и быстро влезла в тулупчик… Платок ей подарила тётя Даша, тулупчик раздобыл дядя Ваня, а что ей дал Михаил?.. Катя сбежала по лестнице. Она никогда не вернётся в это жуткое место!
В замкнутом внутреннем дворе звуки отражались от кирпичных стен, и канонада бабахала громче, а треск пулемётов казался ближе. Лошадь двигала ушами, но продолжала хрустеть овсом — на морде у неё висела торба. Михаил поднялся из кошёвки навстречу Кате. Он обо всём догадался мгновенно.
Катя смотрела на него с упрямым вызовом:
— Я не буду лишать себя ребёнка!
Михаил как-то по-мужицки хлопнул руками по бокам.
Катя нарушала все его замыслы. Он рассчитывал, что привезёт Катю в Канны и оставит матери. Это было бы порядочно и благородно. Однако оставить Катю беременной или с младенцем на руках — уже бульварщина, водевиль, балаган! Великий князь Михаил тихо закипел от унижения.
— Катюша, это в высшей степени опрометчиво!
Катя молчала, словно ждала, когда же он скажет правду.
Михаил растерянно озирался по сторонам: окна, в которых блестело тусклое небо, лошадь с торбой, арка, дровяной сарай, сугробы вдоль стен.
— Пойми же, Катя, наш ребёнок в первую очередь будет представителем династии Романовых! Императорской династии!.. Или тебе льстит эта честь?
Катя презрительно улыбнулась.
— Его будут безжалостно преследовать, как преследуют каждого из нас! Происхождение будет проклятием и непременно изуродует его судьбу, как изуродовало мою! Зачем обрекать кого-либо на такую жизнь?!
Но слова Михаила не трогали Катю. Все предостережения казались ей глупыми, мелкими, и сам Михаил тоже казался мелким и эгоистичным. Как она могла обмануться? Как могла полюбить его? Этот воспитанный мужчина — всего лишь перепуганный комнатный мопс, который прячется в тёмных закоулках и гавкает на тех, кто пытается вытащить его на свет. Он думает только о себе. Он добр только до тех пор, пока доброта ничего ему не стоит!..
Внезапный толчок сбил Катю с ног, и она повалилась в сугроб. На миг ей почудилось, что это Михаил ударил её, но Михаил стоял в пяти шагах перед ней у кошёвки, а ударил её совсем другой человек — какой-то мастеровой или красноармеец: он заскочил во двор с улицы.
— С дороги! — рявкнул он Михаилу.
Оттолкнув Великого князя, он правой рукой схватился за оглоблю саней, потянув лошадь на выход, а в левой руке у него был квадратный маузер.
— Всё, барин, теперь я прокачусь! — весело крикнул он.
Катя с изумлением узнала Ганьку Мясникова.
Командование большевиков первым почуяло, что город не удержать, и кинулось прочь, хотя на рубежах обороны рядовые бойцы ещё вели огонь из пушек и пулемётов. Командиры бежали из Перми кто куда, кто как смог — бросив все штабы и обозы, бросив раненых в госпиталях, бросив эшелоны, застрявшие на путях перед станцией. И Ганька тоже бежал. Он сообразил, что одному ускользнуть будет легче, а на возке — ещё и быстрее. Ему повезло заметить кошёвку, притаившуюся во дворе дома на Торговой улице.
— Прекратите грабёж! — возмутился Михаил, дёрнув Ганьку за воротник.
Ганька тотчас выпустил оглоблю, повернулся и врезал Михаилу в ухо.
Михаил отшатнулся, уронив шапку.
Они
