Карл, герцог - Александр Зорич

– Какого черта ты ничего не сделал!? – гневно сверкнул глазами Карл, стоило им отойти от дома кюре на три шага. – Тайный советник называется! Я выставил себя круглым дураком, обтекал там перед этим зеленым попом и злюкой-баронессой, а ты…

Карл оскользнулся на припорошенной снегом луже замерзших помоев, с трудом удержал равновесие и замолчал.

– Извините, герцог, но справедливости ради я должен заметить, что Вы выставили круглым дураком отнюдь не себя, а Тристана, префекта Ложи Нарбоннских Ткачей.

– Софистикой будешь девкам мозги пудрить! Дураком выставлялся я, Карл, герцог. И обтекал тоже я – Карл, герцог.

– Заклинаю Вас: тише, – сделал большие глаза Жануарий. – Деревня не снесет столь быстрой смены гостей – от префекта до герцога. Смерды примут Вас за оборотня, а меня – за Ваш фантастикум, и выдадут духовным властям.

– Смерды лишены понятий о чести, – огрызнулся Карл.

– Зато они наделены понятиями об алчности, – парировал Жануарий. – Поэтому лучше всего завернуть в церковь и там спрятать Золотое Руно.

Только после этих слов Карл спохватился – тяжелый барашек на цепи по-прежнему болтался в его левой руке, как кадило.

– Что же ты раньше не предупредил? – спросил Карл, резко сворачивая к высоким церковным дверям.

4

В церкви было пустынно. Карл юркнул в исповедальню, Жануарий остался на стреме. Карл перепаковался за три минуты, застегнул последний крючок и, стоило ему покинуть исповедальню, как в церкви появились ещё двое. Мальчик в охотничьей шапчонке с пером вальдшнепа и девочка в длиннополой шубе. У обоих в руках были глиняные снегири. У мальчика – один и у девочки – один. Третий сейчас грелся за пазухой у Жануария.

– Мессир Тристан, мы хотели говорить с Вами, – сказала девочка прямо с порога.

– На две темы, – значительно добавил мальчик.

Карл сразу узнал детей покойного Эстена и Эмеры. Судя по лицам и голосам, девочке было лет двенадцать, мальчику – не меньше десяти.

– Ну, – лицо Карла непроизвольно расплылось в улыбке, – и на какие же темы?

– Во-первых, – начал мальчик, снимая шапчонку и вытирая рукавом со лба отсутствующий пот, – Ваш слуга похитил одну нашу вещь.

– Разумеется. Мне нужна была твердая уверенность в том, что Вы предпримете преследование, монсеньор, – Жануарий отвесил мальчику глубокий поклон и возвернул глиняного снегиря.

Монсеньор строго кивнул и, приняв птицу, передал её своей сестре. Чувствовалось, что чересчур легкая победа над грабителем сбила его с толку.

– Его зовут Поль-Антуан, – быстро вмешалась девочка. – А меня Констанца.

– Да кому это интересно? – раздраженно бросил её брат, психоаналитически сверкнув глазами. – Видите ли, монсеньоры, – продолжал он, обращаясь к Карлу и Жануарию, – наша мать добрая женщина, но смерть Эстена слишком…

– Нехорошо называть отца просто «Эстеном», – машинально поправил Карл.

– Он не отец, а просто так – дядя, – сказал Поль-Антуан. Чувствовалось, что эта формула была им отработана на многих слушателях. – Поэтому я и говорю «Эстен».

Поль-Антуан нравился Карлу всё больше и больше. Он помнил себя точно таким же бараном.

– Ладно, говори как хочешь, – сдался герцог. – Так что там ваша мать?

– А Вы правда троюродный дядя Мартина? – выпалила Констанца.

Поль-Антуан снова сверкнул глазами, открыл было рот, но промолчал. Сообразил, что ему тоже интересно.

Вопрос застал Карла врасплох.

– Нет, – ответил он. Не потому, что видел в этом «нет» некую педагогическую или политическую выгоду, но лишь потому, что лгать в стенах храма полагал ублюдочной низостью. По этой же причине он не исповедовался уже восемнадцать лет. – Я не троюродный дядя Мартина, я ему вообще не родственник.

– Значит, Вы точно герцог Карл, – торжествующе сказал Поль-Антуан.

– С чего ты взял? – спросил Карл, краснея и чувствуя, что земля уходит у него из-под ног. Вся конспирация летела в тартарары.

– Мы иногда с Мартином рисовали Вас. И он всегда рисовал на Вашей шее золотого барашка.

– Правда, на тех рисунках Вы очень красивы и ещё у Вас на плече сидит сокол, – заметила Констанца. – Поэтому мы с Поль-Антуаном спорили, пока шли сюда – Вы это или не Вы.

– А сейчас я, конечно, уродец каких мало. И сокола при мне нет.

– Ой, – Констанца чуть не расплакалась. – Что Вы, монсеньор, Вы хороши почти как Мартин.

Час от часу не легче. Жануарий понял, что разговор пора спасать.

– Простят ли низкого слугу маленькие господа, если я спрошу, не пора ли перейти к сделке?

– Простят, – ответил за детей Карл, догадываясь, к чему клонит Жануарий, и расстегивая крючки на камзоле один за другим.

Зато Констанца и Поль-Антуан явно не поняли, о какой сделке идет речь, и растерянно переглянулись. Пока Карл извлекал орден на свет, Жануарий продолжал:

– Вы ведь, маленькие господа, догнали нас не столько ради птички, сколько ради того, чтобы неплохо заработать парой-тройкой правдивых историй о Мартине. Только Ваши мысли немного сползли в сторону. Верно?

– Верно, конечно, – пожал плечами Поль-Антуан. – Я к тому и клонил, что наша мама плохо ведет дела. А мы их выпрямляем.

– Вы-прав-ля-ем, – подсказала Констанца шёпотом.

– Считайте, что уже выправили, – сказал Карл, протягивая агнца Поль– Антуану.

– Так сразу? – ахнул тот.

– Да. Чтобы не боялись обмана.

– Мы – никогда, – горячо уверил его Поль-Антуан, быстро пряча агнца в торбу, из каких кормят лошадей зимой или когда лень распрягать.

С плеч Карла свалились сорок фунтов дерьма. Ну хоть чем-то. Очень уж жаль Эмеру и её детей тоже жаль.

Стоило агнцу исчезнуть в торбе, как Констанца, словно бы желая упредить Карла во всех его вопросах и тем добросовестно отработать Золотое Руно, зачастила:

– Мартина мы знаем с прошлого лета, когда он и его приемные родители переселились в наш замок. Их Эстен пригласил. Мартина мы не очень часто видели, потому что мама его боялась и говорила, чтобы мы с ним не дружили. Но у Мартина было много разного и мы ходили к нему тайком смотреть миниатюры в книжках, слушать про историю и про разных зверей.

– А потом она втюрилась в Мартина, как Лесбия в Катулла, – ввернул Поль– Антуан, бесцеремонно ткнув пальцем в Констанцу.

Прозвучало неожиданно живо. Жануарий хмыкнул. Констанца безо всякого аффекта сказала:

– Вздор. А Лесбия твоя совсем Катулла не любила, иначе бы он не истратил на неё столько слов.

Трюизм явно был отчеканен в своё время Мартином. Карл подумал, что к своим двенадцати плюс-минус год Констанца обзавелась завидным самообладанием. И, видимо, завидным багажом суждений на все случаи жизни. Подтверждая его мысли, Констанца продолжала: