Проклятые поэты - Игорь Иванович Гарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сюрреалисты (Бретон, Деснос, Супо, Кревель), фиксируя «функционирование мысли в отсутствии какого бы то ни было контроля разума», считали своими предшественниками Бодлера, Рембо и Лотреамона.
Первые статьи о Лотреамоне написаны «поэтом смерти» Леоном-Полем Фаргом и Валери Ларбо, другом Джеймса Джойса (1913 г). Однако признание к рано ушедшему поэту пришло лишь в двадцатые годы XX века после того, как Блез Сандрар, увидевший в нем предтечу сюрреалистов, издал «Песни» в третий раз (1920 г.).
В 20-е гг. к Лотреамону-Дюкассу приходит наконец слава. Его переиздают (с 1922-го по 1977 г. вышло 40 изданий – от «роскошно-иллюстрированных» до «карманных»), переводят на все европейские языки, читают и на все лады обсуждают. К настоящему времени «Песни Мальдорора» и «Стихотворения» обросли несметным числом исследований, дотошных комментариев и хитроумнейших толкований.
Вокруг его имени легенды напластовываются на крохи правды, превращая его песни и его жизнь в миф. Единственное, что не вызывает сомнений, это то, что созданию «Песен Мальдорора» не могли способствовать здоровье и благополучие.
Мы знаем о его истощении, голоде, одинокости, заброшенности, о смерти в 24 года, но это не открывает нам истоки того надрыва и той боли, которые, убив его, породили его песни.
Читая эти песни – есть ли слово, более чуждое их содержанию? – мы видим, как сознание капля по капле покидает их автора. Это – состояние духа умирающего, перед глазами которого проходят обрывки отягченных бредом воспоминаний. Демоническая, полная безумных видений, эта книга скорее пугает, чем очаровывает, – скажет Гурмон.
Плагиат или филиация идей?
Поистине, существует апокалиптическая культура, до известной степени посвящающая исступленных в несомненные факты и события, хотя это и наводит на мысль о странном психологическом феномене, заключающемся в повторении наитий прошлого, в несамостоятельности, заимствовании, шаблонности исступлений.
Т. Манн
Мой читатель, видимо, обратил внимание на пристрастие автора к истории влияний, к выяснению литературных предтеч и творческих повторений. Кстати, сами поэты не скрывают своей зависимости от предшествующей культуры, а самые значительные даже стремятся выставлять ее напоказ. У Анны Ахматовой по этому поводу сказано:
Не повторяй – душа твоя богата —
Того, что было сказано когда-то,
Но, может быть, поэзия сама —
Одна великолепная цитата.
Не говоря уж об античных или средневековых авторах, упоенно переписывавших друг у друга, превращавших письмо в кунсткамеру, в коллекцию заимствованных раритетов, бравировали своей эрудицией и количеством заимствований Монтень, Гриммельсхаузен, Лабрюйер, Гёте, Пушкин, Томас Манн, Джойс… Но даже в этом ряду Изидор Дюкасс – вне конкуренции:
Предаваясь упоенному «цитированию», сам цитирующий стремится без остатка раствориться в воспроизводимых им топосах, ни под каким видом не желает появляться на сцене собственного произведения: в «Песнях Мальдорора» нет и намека на личность человека по имени Изидор Дюкасс: ни в одной строке нам не дано встретиться с его прямым взглядом, расслышать неискаженный голос, узнать его собственную точку зрения на жизнь. Вместо себя он выставляет – и заставляет говорить – вымышленную фигуру, некоего «графа», именующего себя Лотреамоном, каковой «граф» более всего напоминает «летописца» или даже «писца» при Мальдороре, прилежно запечатлевающего его «деяния и подвиги». Но, в отличие от настоящих писцов, Лотреамон изъясняется отнюдь не бесстрастным («сухим», «казенным» или «протокольным») языком, но постоянно имитирует чью-либо стилевую манеру, беспорядочно перескакивая с одного дискурса (типа речи) на другой, так что в конце концов в «Песнях» возникает настоящая какофония множества разнородных литературных голосов…
Уникальность «Песен» в том, что книга эта передает не жизненный опыт и не чувства автора, а исключительно его гротескно трансформированное книгочейство, кихотизм. Под кихотизмом я имею в виду подмену реальной действительности действительностью литературной – «жизнью из книг», погруженностью героя в «рыцарское чтиво», противостоящее жизни, с одной стороны, и создание «иного мира» человеком с бурной фантазией, с другой.
Если хотите, «Песни Мальдорора» – это кихотизм с обратным знаком, отвечающий духу времени: перелицовка «добрых намерений» в «расчисленное зло»: «Я воспел зло, как это делали до меня Мицкевич, Байрон, Мильтон, Саути, А. де Мюссе, Бодлер и т. д.».
«Песни Мальдорора» – если попытаться дать им самое предварительное определение – есть не что иное, как самозабвенная имитация всевозможных беллетристических образцов. В этом их суть. Более того, в отличие от Дон Кихота, одержимого желанием спроецировать литературные идеалы на жизненную «прозу», не только поверить жизнь этими идеалами, но и навязать ей сублимированные рыцарские ценности, Лотреамон, по всей видимости, не испытывает ни малейшего интереса к жизненной практике, замыкается в самодостаточном мире книжной культуры. «Нам представляется, – замечал по этому поводу Гастон Башляр, – что для объяснения творчества Изидора Дюкасса не следует выходить за рамки „культурной жизни“. Это – драма культуры, драма, родившаяся в классе риторики…» И действительно, в «Песнях» невозможно обнаружить ни одного живого впечатления, ни одной ситуации или персонажа, взятых из «реальности», ни одного отклика на действительные – прошедшие или текущие – события: это книга о других, ранее прочитанных книгах, которые служат не только предметом подражания, но и мотивировкой «Песен».
Вот далеко не полный перечень авторов и книг, с которыми был знаком юный автор «Песен» и которые так или иначе наложили свой отпечаток на их текст: Гомер, Эсхил, Софокл («Царь Эдип»), Платон, Аристотель, Вергилий, Данте, Петрарка, Макиавелли, Камоэнс («Лузиады»), Шекспир, Мильтон, Корнель, Расин, Филипп Кино, Жак Прадон («Федра»), Мольер, Ла Кальпренед, Жан Ротру, Декарт, Мальбранш, Паскаль, Спиноза, Буало, Скаррон, Лабрюйер, Ларошфуко, Вольтер, Руссо, Вовенарг, Жак-Луи де Мальфилатр, Лагарп (трагедии), Мармонтель (трагедии), Клопшток, Э. Юнг («Жалоба, или Ночные размышления о жизни, смерти и бессмертии»), Р. Саути, Франсуа де Вольней («Руины»), А. Шенье, Гёте («Вертер», «Фауст»), Жан-Поль, Бернарден де Сен-Пьер («Поль и Виргиния»), Байрон («Манфред», «Лара», «Корсар», «Дон Жуан»), Шатобриан, Гюго (предисловие к «Кромвелю», «Осенние листья», «Созерцания», «Легенда веков», «Человек, который смеется»), Эжезипп Моро, Ламартин, Мюссе («Исповедь сына века», «Ролла», «Ночи»), Нерваль, Алоизиюс Бертран («Гаспар из Тьмы»), Мериме («Коломба», «Хроника времен царствования Карла IX»), Сенанкур («Оберман»), Сент-Бёв, Жорж Санд, Э. По, Мицкевич («Конрад Валленрод»), Лермонтов, Готье («Альбертус», «Мадемуазель де Мопен»), Бодлер, Леконт де Лиль, Франсуа Коппе, испанский романтик Хосе Серилья-и-Моралес, эквадорская поэтесса Долорес Вейнтимилья; В. Скотт, Ф. Купер, Бальзак, Дюма-отец, Диккенс, Флобер («Госпожа Бовари», «Воспитание чувств»,
