Дети капитана Гранта - Жюль Верн

Дикари, собравшиеся толпами, заняли все возвышенные места вокруг мастерской. Крозе велел собрать важнейшие инструменты, остальные закопал в землю, сжёг мастерскую и начал отступление во главе отряда в шестьдесят человек.

Дикари следовали за ним по пятам, крича: «Такури мате Марион!»[72]. Они думали напугать матросов, сообщив им о смерти их начальника, но, поняв, в чём дело, матросы разъярились и хотели броситься на дикарей. Капитану Крозе едва удалось удержать их. Пройдя два лье, отступающие дошли до берега и уселись в лодки. Тысяча дикарей, столпившихся на берегу, следила за ними не двигаясь. Но когда лодки отчалили от берега, в них полетела куча камней. Тотчас же четверо матросов, прекрасные стрелки, открыли огонь и перебили вождей племени, к великому удивлению дикарей, незнакомых ещё с огнестрельным оружием.

Капитан Крозе, причалив к «Маскарену», тотчас же послал шлюпку на Моту-Аро.

Взвод солдат остался там на ночь, прикрывая перевозку больных на борт кораблей.

Назавтра на островок был направлен второй взвод: нужно было очистить Моту-Аро от туземцев. Деревня Моту-Аро насчитывала триста жителей. Шесть человек из них были убиты, а остальных опрокинули штыками в воду и деревню подожгли.

Но «Кастри» не мог выйти в море без мачт. Вынужденный отказаться от мысли поставить новые мачты из кедровых стволов, Крозе приказал починить старые.

Так прошёл месяц. Дикари несколько раз пытались отбить у французов островок Моту-Аро, но неудачно. Всякий раз, когда пироги дикарей подходили на расстояние пушечного выстрела к кораблям, судовая артиллерия расстреливала их.

Наконец ремонт мачт был закончен. Оставалось узнать, не выжил ли кто из шестнадцати жертв предательского нападения, и отомстить за убитых. Шлюпка с большим отрядом офицеров и солдат подъехала к деревне. При её приближении предатель Такури, надев на плечи плащ Мариона, бежал, французы тщательно обыскали всю деревню. В доме Такури они нашли человеческий череп, хранивший следы недавней варки. Человеческая ляжка со следами зубов каннибалов была посажена на деревянный вертел. Тут же в хижине валялись окровавленная рубашка Мариона, одежда и пистолеты молодого Водрикура, оружие матросов. В соседней деревне найдены были сваренные человеческие внутренности.

Отряд собрал неопровержимые доказательства людоедства. Найденные останки были с воинскими почестями преданы погребению, а деревни Такури и его сообщника Пики-Оре подожжены со всех концов. 11 июля 1772 года оба корабля покинули новозеландские воды.

Таковы были события, которые должен хранить в памяти всякий путешественник по Новой Зеландии. Неосторожен тот капитан, который не извлечёт предостережения из этого рассказа. Кук убедился в этом во время своего второго путешествия в Новую Зеландию в 1773 году.

Шлюпка одного из его кораблей — «Приключения», которым командовал капитан Фюрно, отправившаяся 17 декабря на берег за травами, не возвратилась. В ней было девять матросов и мичман. Обеспокоенный капитан Фюрно послал лейтенанта Бюрнея на поиски. Причалив к берегу, Бюрней застал «сцену каннибализма и варварства, о которой нельзя вспомнить без содрогания: головы, конечности, внутренности наших товарищей валялись на столах, а собаки тут же грызли их кости».

Чтобы закончить этот кровавый перечень, нужно упомянуть ещё корабль «Братья», атакованный новозеландцами в 1815 году, разгром корабля «Бойд» в 1820 году и, наконец, нападение туземцев на английский бриг «Гаус» 1 марта 1829 года, закончившееся убийством многих матросов, трупы которых тотчас же были съедены.

Таково было население Новозеландских островов, к которым приближался «Макари», управляемый пьяной командой и пьяным капитаном.

Глава четвёртая

Буруны

Тем временем томительное плавание всё продолжалось. Шёл уже шестой день со времени отплытия из Эдема, а берегов Окленда ещё не было видно, несмотря на то, что всё время дул попутный довольно свежий ветер. Вероятно, встречное течение задерживало корабль, который еле-еле полз вперёд. Высокие волны безжалостно трепали судно, корпус его трещал, и оно тяжело всползало на волну. Плохо вытянутые ванты, штаги и бакштаг слабо держали мачты, сотрясаемые качкой, и они ходили в своих пнездах.

К счастью, Билль Галлей не спешил прибыть в Окленд, и бриг шёл под умеренной парусностью. В противном случае первый же шквал сорвал бы с «Макари» мачты.

Джон Мангльс не боялся за судно, будучи убеждённым что рано или поздно оно доползёт до порта, но его огорчало что путешественницам неудобно в кубрике.

Элен и Мэри Грант не жаловались на неудобства путешествия, хотя беспрерывные дожди заставляли их по целым дням не выходить из кубрика. Редко-редко они ненадолго поднимались на палубу подышать свежим воздухом, но скоро очередной шквал прогонял их, и бедные женщины снова спускались в душное и тесное помещение, более пригодно для перевозки товаров, чем людей. Спутники всячески старались развлечь их. Паганель пытался убить медленно тянущееся время, рассказывая всякие истории, но бедный ученый был не в ударе, и рассказы его не имели успеха.

Впрочем, путешественникам, внутренне переживавших крушение своих планов, было не до веселья. Насколько раньше они живо интересовались лекциями географа о Патагонии и Австралии, настолько же равнодушно они слушали его рассказы о Новой Зеландии — случайном этапе на пути в Европу.

И в самом деле, в эту зловещую страну они ехали не по доброй воле, не с энтузиазмом и надеждой, а только в силу необходимости.

Гленарван страдал больше, чем кто бы то ни было другой из путешественников. Он почти не бывал в кубрике, да вообще не сидел на месте. Его нервная натура не мирилась с сиденьем в четырёх стенах. Целые дни, а часто и целые ночи он проводил на палубе, не обращая внимания на проливной дождь, не замечая солёных брызг, обдававших его с головы до ног. Гленарван то неподвижно стоял, облокотившись о поручни, то часами шагал по палубе в сильном нервном возбуждении. Он подолгу смотрел на море, как будто вопрошая о чём-то пространство. Казалось, он хотел разорвать туманную завесу, скрывавшую горизонт. Он не мог примириться с несчастьем, и на лице его отпечаталась складка горя.

Джон Мангльс старался не оставлять его одного и вместе с ним выносил все прихоти непогоды.

В этот день Гленарван не расставался с биноклем и, как только туман прорывался в каком-нибудь месте, тотчас же с непонятной настойчивостью подносил бинокль к глазам.

— Вы надеетесь увидеть землю, сэр? — спросил Джон Мангльс.