Похищенный трон - Гарри Тёртлдав

Он раскрыл рот, собираясь объяснить это Шарбаразу, но закрыл его, так ничего и не сказав. Он давно понял, что даже зять не может высказать Царю Царей все. Само положение Шарбараза, его одежды — все это уже приглушало любую критику. Нет, за подобную несдержанность Абивард не ответил бы головой; Шарбараз даже вежливо выслушал бы его — он понимал, что Абивард заслужил право на это, и к тому же не считал его потенциальным врагом… во всяком случае Абивард надеялся, что это так. Выслушал бы — но при этом ничего не услышал.

Шарбараз сказал:

— Твоему брату или тому, кого он назначит, придется какое-то время похозяйничать в Век-Руде, зятек. Ты нужен мне здесь. Ты станешь моей правой рукой и займешься подготовкой войск к вторжению в Видессию. Я рассчитываю, что мы выступим на следующий год. И это будет не простой набег. Я намерен удержать то, что завоюю.

— Да будет так, величайший, — сказал Абивард. — Думаю, мне следует написать Фраде, разрешить ему назначить себе заместителя и присоединиться к войску. Иначе, я опасаюсь, он сделает это самовольно. Две возможности он уже упустил, на третий раз он этого не потерпит. Иногда нужно знать, где уступить.

— Разумно, — сказал Шарбараз, хотя, насколько помнил Абивард, сам он уступил только раз — когда подручные Смердиса приставили кинжал к его горлу.

Абивард покачал головой. Нет, Царь Царей уступил еще раз — когда Ликиний потребовал земли в обмен на помощь. Перед лицом столь острой необходимости он мог отступить.

— Очень разумно, — сказала Динак, и Абивард вспомнил, что Царь Царей уступал и ей, причем неоднократно: начиная с того, что позволил ей сопровождать войско, и кончая разрешением показываться на публике здесь, во дворце. Нет, не просто разрешением — он соответствующим образом перестроил весь дворцовый церемониал. Абивард пересмотрел свое прежнее мнение — Шарбараз все-таки умел уступать.

Абивард обернулся к сестре:

— Каково оно, жить во дворце, в столице, а не дома, в крепости?

Она обдумала его вопрос, с той же тщательностью, как обычно Рошнани, и лишь затем ответила:

— Здесь есть много хорошего, чего я никогда не имела бы в крепости. — При этом она покосилась на спящую Джарирэ — Абиварду почему-то вспомнились Кишмара и Оннофора, и он подумал, что уж ребенком-то она вполне могла обзавестись и в крепости, прямо на женской половине, но промолчал, — а потом на Шарбараза. Царь Царей, встретив ее взгляд, улыбнулся. Похоже, эти двое были вполне довольны друг другом. Динак продолжила:

— Но иногда здесь намного тяжелее. Иногда я ощущаю себя совсем чужой, чего, конечно, никогда не было дома. Некоторые на женской половине открыто ненавидят меня за то, что я стала главной женой, будучи не самых благородных кровей.

— Я предупредил их, чтобы поостереглись, — резко сказал Шарбараз. — Когда от них будет хоть сотая часть той пользы, что принесла мне ты, тогда пусть и жалуются.

— Да это как раз меня не очень беспокоит, — сказала Динак. — Я бы на их месте вела себя также. Меня пугают те, кто прямо так и растекается передо мной, как мед по лепешке, а в глазах их я читаю желание, чтобы я наступила на гадюку. Такого лицемерия в крепости Век-Руд и не видывали.

— Неужели? — отозвался Абивард. — Ты была уже в Налгис-Краге, когда Ардини пыталась околдовать меня, но ты не могла не слышать об этом, возвратившись домой.

— Да, я слышала, — пролепетала Динак. — Только забыла. — Она засмеялась, то ли от неловкости, то ли от волнения. — Память всегда делает прошлое много привлекательнее, чем оно было.

— Иногда она делает все плохое не таким плохим, каким оно было, — сказал Шарбараз. — Это счастливый дар Господа.

— А иногда, когда предаешься мрачным мыслям… — Динак не стала продолжать, а тряхнула головой, сердясь на себя. — Я стараюсь забыть, честно стараюсь. Но иногда все всплывает непрошенно. Теперь это бывает реже, чем прежде.

— И славно, — сказал Шарбараз. — Если Господь явит свою доброту, нам с тобой еще долго жить в этом мире. И, главная моя женушка, я молюсь, чтобы к исходу дней твоих все злоключения совсем исчезли из твоей головки.

— Хорошо бы, — сказала Динак, а вслед за ней и Абивард.

Шарбараз повернулся к нему:

— Теперь ты отчасти знаешь, почему я вызвал тебя сюда. Как я уже сказал тебе, я хочу, чтобы ты остался в Машизе. За последние два года ты доказал на поле брани, что вполне способен быть одним из моих военачальников. Ты надеялся повести войско против Видессии. Теперь эта надежда сбудется.

Абивард поклонился:

— Величайший, ты не мог оказать мне большей чести.

Шарбараз рассмеялся:

— Это не честь, зятек. Просто ты мне очень нужен. А вот другая причина, по которой я вызвал тебя в Машиз, — это как раз оказать тебе честь. Сегодня вечером я даю большой пир, на который пригласил моих придворных и военачальников посмотреть, каков человек, чья сестра достойна Царя Царей.

Теперь от волнения засмеялся Абивард:

— Человек с северо-западным выговором и деревенскими манерами, принадлежащий не к Семи Домам, а к мелкой знати…

— Страдающий излишней скромностью, — перебил его Шарбараз. — Помни, что пир устраивается исключительно в твою честь, и я делаю это с радостью. На нем каждый, сколь бы благородна ни была его кровь, будет надеяться, что ты подставишь ему щеку для поцелуя, а выбор будет зависеть только от тебя.

— Величайший… даже голова пошла кругом, — сказал Абивард. — Выходит, вельможи со всего Макурана будут смотреть, что я делаю, что говорю… мне почти хочется вернуться назад в безвестность, лишь бы избежать всего этого.

— Если бы ты не сказал «почти», я бы на тебя рассердился, — ответил Шарбараз. — Я знаю, что сюда ты добрался быстро, знаю, что ты устал, и знаю, что тебе надо прилично одеться для представления двору: одежда — тоже своего рода броня. Поспи немного, если хочешь; когда проснешься или когда мы разбудим тебя, мы позаботимся о том, чтобы тебя как следует искупали, причесали и одели.

Шарбараз и Динак покинули приемную. Абивард растянулся на подушках прямо на полу и действительно заснул. Его разбудил евнух и отвел в заполненное паром помещение, где он погрузился в восхитительно теплую воду, потом намазался ароматическим маслом и растерся специальной щеточкой, как принято у видессийцев. Потом цирюльник завил ему волосы и бороду горячими щипцами и намазал воском кончики бороды и усов, так что они встали торчком в строгом соответствии со здешней модой. Абивард невольно залюбовался своим отражением в полированном бронзовом зеркальце, которое вручил ему цирюльник.