Хроники Реликта. Том 1 - Василий Головачев

Убедившись в том, что БВ мчится к Солнцу с прежней скоростью, Ратибор вернулся в отдел как раз к тому времени, когда Совет безопасности собрался на второе заседание. Как и первое, оно состоялось в Берне по той же самой формуле с применением компьютерной связи, но проходило в острой полемике, в результате которой Совет принял решение начать строительство приемного тахис-конуса[50] для того, чтобы загнать в него БВ и вывести по «струне» за пределы Галактики. Строительство поручалось Главмонтажспецстрою Земли, трем его филиалам одновременно: Американскому, Европейскому и Восточно-Азиатскому, и требовало оно от землян огромных энергетических затрат и материальных ресурсов, а также точнейших расчетов стыковки конуса и «пули» БВ, но главное, оно требовало времени — около полутора месяцев с предельным напряжением всех сил, и у Совета оставалась надежда, что за это время ученые все же отыщут способ контакта с «головой» Конструктора и остановят его «без крови». Правда, Ратибор эту надежду не разделял, как и Забава Боянова.

— Прав был Гете, — сказала она, закрывая заседание. — Решением всякой проблемы служит новая проблема. Если мы остановим Конструктора, и он «вылупится» в нашем пространстве неподалеку от Системы, снова возникнет проблема, как сохранить свой дом. Нынешнее наше решение единственно правильное.

— И все же мы соберемся еще раз, — заметил председатель Совета Ярополк Баренц, — перед тем, как включить тахис-конус, и окончательно утвердимся в правильности подготовленного решения.

Решение было принято большинством всего в три голоса, хотя никто из членов Совета и не воспользовался правом вето.

Поздно вечером третьего августа Ратибор пригласил Анастасию еще раз прогуляться с ним в Такла-Маканский ксенозаповедник и, ничего ей не объясняя, повел в сектор с вольерами энифских скалогрызов; на этой долготе уже наступило утро.

Сектор представлял собой уголок дикой горной страны, отрог Сихотэ-Алиня, примыкавший к северной оконечности некогда великой пустыни Такла-Макан. Для того, чтобы скалогрызы, не нуждавшиеся в определенном газовом составе атмосферы, — легких в обычном понимании этого слова у них не было, — не ушли в горы и не натворили дел в горных поселениях, не со зла или жестокости, а просто из-за неосторожности самих людей, ибо скалогрызы были слишком сильны и обладали рентгенозрением со всеми вытекающими отсюда последствиями, — весь квадрат был отгорожен специальным силовым полем, в том числе и под землей на глубине в сто метров. Кормить этих зверей, представляющих собой живые термоядерные реакторы, не было нужды, а увидеть их можно было со специально оборудованных башен, когда скалогрызы нежились в лучах рентгеновских прожекторов, включаемых в день экскурсий.

Понаблюдав за парой инопланетных животных в бинокли и разглядев их чудовищные морды: скалогрыз представляет собой двадцатиметровую круглую «трубу» в ромбовидной зеркальной броне, а голова у него — жуткий нарост в форме сросшихся слоновых хоботов, каких-то грибообразных выступов, воронок и рогов, причем она светится даже днем, — Ратибор и Анастасия отыскали бункер управления сектором с небольшой исследовательской лабораторией, которой заведовал доктор экзобиологии Герман Лабовиц.

К удивлению Насти, но не Ратибора, хозяин лаборатории уже работал, несмотря на ранний час. Был он высок, гибок, смуглолиц и черноволос, скуп в движениях, в карих глазах стыла усмешка.

— Ранние гости — к теплому лету, — пошутил он, не удивляясь, радушным жестом приглашая гостей сесть в удобные кресла у прозрачной стены комнаты, сквозь которую открывался потрясающе красивый вид на каньон Утла-Донга. — Визит опера «Шторма» для меня честь. — Он уселся напротив, обхватив колено длинными сильными пальцами. — Чем же заинтересовала безопасников моя скромная персона?

— Так уж и скромная, — усмехнулся Ратибор, не отвечая на вопросительный взгляд спутницы. — Настя, скажите, пожалуйста, кем был Герман Лабовиц, родившийся двадцать второго мая две тысячи сто сорок восьмого года в Копенгагене?

— Охотоведом на Быстрой, второй планете дельты Орфея, ответила Анастасия, не задумываясь.

— А где он сейчас?

— Похоронен на Земле, на родине, в две тысячи сто восемьдесят шестом году.

— Ну, а кто же тогда вы? — Ратибор, прищурясь, оглядел сидевшего перед ним Лабовица. — «Дельфийский оракул»?

— Догадался? — На лице хозяина лаборатории не отразилось ни капли смущения, ни тени удивления или угрозы. — Молодец, опер. Не тяжела «шапка Мономаха»? — Он кивнул на клипс антенны пси-рации в ухе Ратибора.

— Вы не ответили на вопрос.

— Отвечу. — Лабовиц вздохнул. — Я — Герман Лабовиц. И меня действительно едва не похоронили в Копенгагене в ноябре сто восемьдесят шестого. Но отсутствие дыхания и остановка сердца — не есть факт смерти. Врачи, констатировавшие смерть, не учли, что я побывал в объятиях сверхоборотня. Я очнулся буквально за несколько минут до кремации. А в памяти компьютера колумбария остался «факт» моей смерти. С вашего разрешения я продолжу, чтобы не было лишних вопросов? Похоронив родных, жену, детей — всех пришлось пережить — я улетел с экспедицией Лема и пробыл на других мирах в общей сложности сорок лет. Потом прилетел и обосновался здесь. Точка.

— Значит, я прав, и вы экзосенс?

— Совершенно справедливо. — Лабовиц вежливо улыбнулся. Как и Ли Грехов, и кое-кто еще из той команды, что принимала роды Конструктора на Марсе.

— Зачем вы звонили мне? Хотели пошутить? Или посмеяться?

— Ни боже мой! Просто хотел убедиться, хватит ли тебе пороху взяться за это дело и довести до конца — встретить Конструктора.

— Вы убеждены, что БВ — именно Конструктор?

— Большой Выстрел — это еще не Конструктор, это его взгляд, если говорить образно. Ты мне симпатичен, опер, поэтому скажу тебе то, что не сказал бы другому. Ты не справишься со «Штормом», если не станешь таким же, как твой начальник Железовский. К счастью, как говорят спортсмены, и разбудить твой резерв может только один человек. Вот Настя знает. — Лабовиц кивнул на Демидову.

— Вы знакомы? — Ратибор посмотрел на девушку.

— Нет, — повела плечом та. — Но ты же сам сказал, что он экзосенс.

— Понятно. Последний вопрос. Вы знали Эрнеста Гиро?

Лабовиц кивнул.

— Пограничник из команды крейсера «Сташевский». Он погиб в тот же день и час, что и я.

— Есть сведения, что он жив.

Лабовиц слегка нахмурился, покачал головой.

— Насколько я помню, он был похищен сверхоборотнем, а оттуда не возвращаются.