Чарлстон - Александра Риплей

Эхо выкриков еще звучало над площадью, когда один из кадетов выступил из ряда, повернулся и дал команду. Черные перья киверов заколебались в такт маршу.

– Сейчас им выдадут дипломы, – шепнула Люси. – Взгляни на Эндрю. Он последний справа. Правда, красавец?

Элизабет согласилась. На самом деле Эндрю ничем не отличался от юноши, который маршировал рядом с ним. Ленточки киверов перекрещивались на подбородках у самого рта, а края киверов отбрасывали тень на глаза. Лица вообще были едва видны. Элизабет надеялась, что церемония выдачи дипломов не слишком затянется. Ей не хотелось, чтобы испортилось приподнятое настроение, которое пришло к ней, из-за продолжительного ожидания под палящим солнцем.

«О Боже, – подумала она, – опять речи». Командир развернул огромный свиток. Элизабет подумала о предстоящем торжестве. Как бы сандвичи не высохли и не начали сворачиваться. Наколотый лед на них, должно быть, давно растаял. Люси ущипнула ее за руку:

– Смотри, Эндрю!

Высокий кадет отсалютовал командиру, который что-то вручил ему.

Аплодисменты длились четыре минуты. Элизабет присоединилась, гадая, всякий ли диплом будет вызывать подобный фурор. Она испытала облегчение, когда поняла, что это не так.

Позже Пинкни рассказывал ей, что читал командир, пока она размышляла о судьбе сандвичей. За месяц до обстрела форта Самтер, что считается теперь началом войны, корабль, доставивший продовольствие гарнизону Объединенных Сил, был встречен артиллерийским огнем. Его вела батарея Конфедератов с острова Моррис. Корабль назывался «Звезда Запада», а стреляли по нему приставленные к орудиям кадеты Цитадели. Начиная с этого выпуска Военный колледж Южной Каролины установил новую традицию в память о тех кадетах. Лучшего кадета выпуска, воплотившего в себе дух Цитадели, будут награждать медалью «Звезда Запада». Эндрю первый, кто награжден ею. Это высшая честь для кадета, даже если он собирается стать главнокомандующим Объединенных Сил.

На Элизабет рассказ произвел сильное впечатление. Она горячо поздравила Эндрю, его мать и дедушку, а также всех гостей, приглашенных на домашнее торжество.

Однако никто из них не подозревал об истинном значении награды для семьи Энсонов. После того как гости ушли, Джошуа, Люси и Эндрю-младший провели несколько счастливых часов у постели Эндрю Энсона-старшего. Пока отец и жена держали в своих руках безжизненные руки больного, сын читал ему прокламацию, приложенную к медали. Потом юноша снял ее с мундира и прикрепил к одеялу прямо над сердцем отца.

– Мне бы хотелось, чтобы ее носил ты, папа, – сказал он. – Я заслужил ее для тебя.

Он поцеловал недвижную щеку парализованного и отсалютовал ему.

Губы Эндрю Энсона не способны были шевелиться. Но глаза еще были живы. Сын прочел в них отеческую гордость, и любовь, и мир, который наконец вошел в его сердце. До этого самого момента Эндрю-старший не мог себе простить недоставленной депеши, доверенной ему двадцать два года назад.

49

– Нет, мэм, мисс Лизабет. Я не поеду с ребенком ни на какой остров. Предстоят большие бедствия, все будет разрушено.

– Хэтти, не говори глупостей. На небе ни облачка. Начнем паковать вещи. Не хочу больше ни дня оставаться в этом пекле. Поедем на взморье сегодня же.

– Нет, мэм.

Хэтти стояла, выпятив нижнюю губу. Казалось, ее ноги прикованы к полу.

Элизабет подбоченилась, не желая уступать служанке, и сердито насупила брови.

– Я сказала – едем, – прошипела она. Хэтти никогда не видела ее такой сердитой.

Однако страх оказался сильнее, чем гнев Элизабет.

– Нет, мэм, – настаивала Хэтти. – Колдунья сказала, предстоят разрушения. Не хочу оказаться в это время на острове.

Элизабет топнула ногой. От ярости она не могла говорить. И от панического страха, в котором не признавалась даже себе. Сколько раз она говорила себе, что никакого колдовства не может быть, все это негритянские предрассудки, однако у нее мороз пробегал по коже, когда упоминали о колдунье.

Разговор с Пинкни не развеял ее страха.

– Ты должен поговорить с Хэтти, – сказала Элизабет, ворвавшись в библиотеку. – Она болтает чепуху и не исполняет того, что я ей велю.

Пинкни спокойно и внимательно выслушал Элизабет. Он задумался.

– Тебе, наверное, стоит изменить свои планы, – сказал он. – Когда ожидают шторма?

– Пинкни! Ты, наверное, шутишь.

– И да и нет, сестра. Ведь я вырос на плантации, в отличие от тебя. Мальчишкой я много времени проводил среди чернокожих и понял, что порой они знают гораздо больше, чем мы можем понять. Не то чтобы я верил в ведьм, привидения, предсказание будущего по тому, как лягут брошенные кости… но не могу утверждать, что совершенно в это не верю. Не знаю… И Бог знает, не преувеличиваем ли мы опасность ураганов. На моей памяти не было ни одного. Но рано или поздно это должно случиться.

– В июле не может быть урагана. Хэтти перестраховывается. Ты уверен, что она действительно боится шторма, а не скрывает что-нибудь? Да и стара она уже, нельзя об этом забывать.

– Возможно. Она давно жалуется на ноги и утверждает, что у нее «сахар в крови». Я в это не верю. Для диабетика она довольно худа, и я не замечал, чтобы она часто пила. Скорее всего, среди прислуги это сейчас считается модной болезнью. Множество моих друзей говорят, что их служанки жалуются на «сахар в крови». – Пинкни улыбнулся: – Никогда не гонись за модой. Мы, мужчины, с колыбели усвоили, как вы, дамы, любите щегольнуть.

Элизабет рассмеялась:

– Замечательно, дорогой брат. Я уже не сержусь. Допускаю, что турнюры и шлейфы выглядят глупо, – невозможно ни сесть, ни пройтись так, чтобы не смести ландшафт. Но мое затруднение не разрешено.

Они просовещались около часа. Пинкни пошел поговорить с Хэтти, а Элизабет – с Делией. В тот же день Хэтти и Элизабет взяли детей и коробки с летней одеждой и переехали на остров. Хэтти помогла Элизабет открыть дом, вытрясти пыльные одеяла и вымести песок, набившийся в комнаты за несколько месяцев отсутствия хозяев. Весь остаток лета Хэтти оставалась на Митинг-стрит, исполняя работу Делии. Делия приезжала на остров на пароме. Ночевать она не оставалась.

– Колдовство всегда наступает по ночам, – со знанием дела заявляла она. – Только бы затемно вернуться домой, а где я проведу день – неважно.

Элизабет даже не пыталась ее убедить, что им Ничто не угрожает. Она надеялась, что череда прекрасных солнечных дней не оставит и следа от ее собственных страхов.

Однако и Элизабет, и Делия ошибались. Ураган пришел, и это случилось среди бела дня.

Элизабет возвращалась на остров на пароме после долгого душного дня, проведенного в хождении по лавкам. С надеждой смотрела она на темные тучи, клубившиеся над горизонтом. Возможно, когда она доберется домой, начнется ливень. Грозы всегда возбуждали и оживляли ее. Молнии словно разрывали туман, отгораживавший ее от остального мира, а раскаты грома в воздухе вливали в нее бодрость.