Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941 - Лидия Чуковская

Николай Васильевич Зеленин (1900–1942), врач-психиатр, внук актрисы М. Н. Ермоловой. Н. В. Зеленин жил на Кирочной в одном доме с Энгельгардтами.

517

Рисунок С. Ю. Судейкина (1882–1946), изображающий Ахматову – см. Ахматовские чтения, с. 167. Тот ли это набросок, о котором говорит Ахматова, не установлено.

518

Ирина Николаевна – Медведева-Томашевская, жена Б. В. Томашевского. О них обоих и об их дружбе с Ахматовой см. «Записки», т. 2, «За сценой»: 180.

519

Объяснением этих слов может служить запись в дневнике А. К. 18 сентября 1977 года: «Помню АА в Ташкенте очень возмущалась Евгенией Владимировной Пастернак, которая (не знаю с чьих слов) утверждала, что в гибели Марины Ивановны виноват Мур. «Большой грех», – говорила АА о Евг. Вл. и всячески подкармливала Мура, пристраивала его к Толстым на кормежку и пр.».

520

Художником ташкентской книги Ахматовой был Валерий Сергеевич Алфеевский (1906–1989). Он оставил воспоминания об этой своей работе (см.: По памяти и с натуры. М.: Книга, 1991, с. 91–92).

521

В первую годовщину от начала войны А. К. вспоминает и перечисляет родных и друзей, погибших за этот год – на войне, или от голода в блокадном Ленинграде. Названы: Боба – брат Л. К., убит под Можайском (о нем см. с. 247); Изя – Исидор Моисеевич Гликин, умер от голода в Ленинграде (он спас рукопись «Софьи Петровны, см. «Записки» т. 2, с. 568), М. М. Майслер, убит под Ленинградом, Таничка Гуревич, убита бомбой в Ленинграде. Убит М. Я. Розенберг, пропал без вести Коля Давиденков, родители М. П. Бронштейна умерли от сыпняка в дороге, родители Мирона Левина умерли от голода в Ленинграде (о нем см. 24). Этот печальный мартиролог Л. К. завершает ахматовским стихотворением, из которого записывает лишь первую строчку: «Думали: нищие мы…» – № 22.

522

Накануне войны Л. К. составляла хрестоматию (учебник) для школьников младших классов и вместе с М. Я. Розенбергом работала над сценарием о лейтенанте Шмидте.

523

А. А. говорит о Седьмой симфонии, написанной в блокадном Ленинграде.

524

На самом деле: «Но не с тобой я сердцем говорю» – строка из стихотворения Лермонтова «Нет, не тебя так пылко я люблю».

525

Бернгард Фердинандович Райх (1894–1972), немецкий театральный режиссер, критик, педагог. В 1933 году принял советское гражданство, в 1941-м – эвакуирован в Ташкент, где избран секретарем группы эвакуированных антифашистских писателей при ташкентском отделении СП СССР.

526

Зак имеет в виду книгу Лидии Чуковской и Лидии Жуковой «Слово предоставляется детям». О ней см. с. 479 и «Записки», т. 2, «Немного истории».

527

Л. К. переехала от родителей, живших на ул. Гоголя, 56, в отдельную комнатушку во флигеле писательского дома на ул. Жуковской, 54.

528

Сборник Вс. Рожденственского «Окно в сад» вышел в 1939 году. На титульном листе нарисовано распахнутое окно с цветами на подоконнике и с видом на залив, а на следующей странице – снова картинка, изображающая гостиницу «Москва» и Кремль. Художник – Д. И. Митрохин.

529

Письмо Ахматовой Харджиеву от 25 мая 1942 года теперь опубликовано («Ахматовские чтения», с. 207).

530

Статья Веры Кетлинской «Ленинградская тема» помещена в газете «Литература и искусство» 20 июня 1942 года.

Г. М. – возможно, Георгий Макогоненко. Г. Макогоненко в августе 1937 года был в гостях у Л. К., когда в дверь позвонил дворник, и Л. К. поняла, что сейчас придут с обыском (как и случилось). По-видимому, Макогоненко успел унести часть бумаг и книг М. П. Бронштейна и «загадка» может быть связана с этим.

531

Речь идет о симфонии Шостаковича. Она была исполнена силами оркестра Ленинградской консерватории (которая была эвакуирована в Ташкент) под управлением дирижера Ильи Александровича Мусина. Биограф Д. Шостаковича сообщает: «Для премьеры, приуроченной к 22 июня, к первой годовщине войны, отвели большой зал оперного театра. В день премьеры было сорок четыре градуса в тени… Зал, раскаленный от жары, был переполнен… В финале… торжественность передавалась залу, который тоже поднимался в едином порыве» (С. Хентова. Шостакович. Жизнь и творчество. Т. 2, Л.: Сов. композитор, 1986, с. 94).

532

В это время 8-я английская армия в Северной Африке сражалась с немецко-итальянскими частями генерала Роммеля, которые рвались в Египет к Суэцу. Поначалу военные сводки сообщали, что англичане терпят поражение.

533

Леля – А. О. Арнштам, о нем см. с. 395.

534

Стихи так и начинаются: «Какая есть, желаю вам другую» – о них см. «Записки», т. 2, примеч. на с. 168–169.

535

«И твердые ласточки круглых бровей» – этой цитатой из Мандельштама начинается одно из ташкентских стихотворений Чуковской. Оно называется «В тифу», так как А. К. в это время тяжело болела брюшным тифом. Обращены стихи к неизвестной могиле мужа: «Какая отрада – сквозь лютый зной / Схватиться за слово поэта, / Чтоб строки на север вели за собой / К могиле, затерянной где-то». (Лидия Чуковская. Стихотворения. М., 1992, с. 31.)

536

Из этого перечня в ташкентской книге уцелело лишь стихотворение «Лондонцам» – № 51.

Не включены: «Всё это разгадаешь ты один» – № 18, «Август 1940» – № 46.

537

Светлана Александровна Сомова (1911–1989), переводчица, поэтесса, в годы войны работала литконсультантом в ташкентском отделении Союза писателей. Автор очерка «Анна Ахматова в Ташкенте» (см. «Воспоминания»).

538

Трудно объяснить, чем вызван столь резкий отзыв А. А. о Муре. В это время с ним случилась новая беда. 21 июля он пишет Е. Эфрон: «В течение июня месяца я находился в почти-абсолютно голодном состоянии… Воля не выдержала; я продал несколько хозяйкиных вещей – рублей на 800 – тайно от нее, конечно. В начале июля, случайно, хозяйка заметила пропажи. – Заявление в милицию, повестка, арест, 28 часов под стражей с уголовниками, допрос, признание… Я дал обязательство хозяйке уплатить ей в течение 4-х месяцев 3000 р….Я уже зондировал ташкентские ресурсы, они равны нулю. Ахматова сидит без денег… да и я всем рассказывать о случившемся не намерен; это мне только может повредить» (Г. Эфрон. Письма, с. 50–51).

Очевидно, Ахматова против обыкновения ничем не помогла Муру на этот раз и произошла какая-то ссора. Некоторое время спустя Мур пишет сестре: «…последние стихи Ахматовой – просто слабы, последняя ее поэма – «1913 год» – сюрреализм. Ахматова остановилась раз и навсегда на одной эпохе; она умерла – и умерла более глубоко, чем мама… Было время, когда она мне помогала, это время кончилось. Однажды она себя проявила мелочной, и эта мелочь испортила все предыдущее; итак, мы квиты – никто ничего никому не должен. Она мне разонравилась, я – ей» (Там же, с. 65).