Моя жизнь. Мои современники - Владимир Оболенский

Вспоминая теперь этот период моей жизни, я думаю, что время, отданное мною партийным заседаниям, которые для меня, редко выступавшего с речами, заключались в выслушивании умных или глупых мнений, я мог бы провести много продуктивнее, занявшись каким-либо культурным делом. Но я, подобно большинству современных мне так называемых общественных деятелей, страдал гипертрофией политических эмоций. Тогда казалось, что принимаешь участие в крупных событиях, какими представлялась борьба левого сектора Думы с правительством. Теперь же, на фоне происшедшего впоследствии, понимаешь, как все это было малосущественно. И не мудрено, что почти все, что говорилось на заседаниях, что волновало, вызывало страстные споры, в настоящее время совершенно мною забыто. Много ненужных волнений всегда вызывали зигзаги политической тактики нашего лидера, П. Н. Милюкова. Так, огромное возбуждение вызвала речь, произнесенная им во время его поездки в Англию, в которой он счел нужным подчеркнуть монархическую позицию своей партии, заявив, что является представителем оппозиции не «его величеству», а «его величества».

Эта формула была совершенно неверна, ибо, при отсутствии парламентаризма в России, всякая оппозиция правительству являлась вместе с тем «оппозицией его величеству». Но, независимо от этого, речь Милюкова вызвала страстные нападения на партию в левых общественных кругах, упрекавших его в измене освободительному движению, а равно и большое смущение внутри самой партии, большинство которой хотя и мирилось с монархическим режимом, но совершенно не желало подчеркивать принципиальность своего монархизма. Бестактная фраза Милюкова об «оппозиции его величества» около двух лет фигурировала на всех митингах и собраниях и, вероятно, отвлекла от кадетской партии немалое число голосов при выборах в 4-ую Думу.

Партия Народной Свободы имела в своем составе многих выдающихся людей. Ни одна русская политическая партия не могла конкурировать с нашей в этом отношении, а в ее центральный комитет попадали наиболее блестящие и талантливые люди из профессоров, земских и городских деятелей и т. д. Провинциалов в ЦК было мало. Большинство составляли петербуржцы и москвичи. Среди петербуржцев кадеты левого направления (точнее — настроения) были в меньшинстве, преобладали так называемые центральные кадеты, всегда дружно поддерживавшие Милюкова, и более правые. В Москве, наоборот, господствовали левые кадетские настроения, и только Маклаков и, пожалуй, еще Челноков составляли там оппозицию справа. Так как пленарные и экстренные заседания ЦК происходили обыкновенно в Петербурге и москвичи редко появлялись на них в большом количестве, то нередко принятые решения вызывали негодование москвичей. Но внутрипартийные бури всегда кончались благополучно благодаря авторитету Милюкова и его умению находить примиряющие словесные формулы, дававшие удовлетворение оппозиции, но не мешавшие ему вести свою линию.

Здесь уместно сказать несколько слов об этом замечательном человеке, политическая деятельность которого в течение 12 лет проходила перед моими глазами.

Я считаю П. Н. Милюкова одним из самых выдающихся людей своего времени. К сожалению, он, как и большинство русских интеллигентов конца XIX начала XX века, придавал политической работе больше значения, чем она заслуживала, а потому, имея все данные для того, чтобы сделаться крупным ученым, стал профессиональным политиком. Наука, которой он посвятил годы своей юности, впоследствии из главного его занятия превратилась в подсобное. И все-таки в числе русских историков он занял видное место. Природа наградила Милюкова всеми ценными для научной деятельности качествами: строго логическим умом, феноменальной памятью, исключительной трудоспособностью, умением ясно и убедительно излагать свои мысли устно и письменно, наконец, глубоким активным интересом ко всем областям знания. Познания его (когда я пишу эти строки, Милюков, хотя глубокий старик, еще жив) огромны, способности совершенно недюжинные. Достаточно сказать, что он походя научился объясняться почти на всех европейских языках, не исключая испанского, шведского, греческого, турецкого, и свободно на них читает. Человек холодный, рассудочный, не склонный к аффектам, он обладает ценнейшим для историка свойством — полным беспристрастием и объективностью в оценке событий. Все эти свойства, конечно, ценны и для политика. А если к ним прибавить огромную силу воли, смелость и пренебрежение к опасностям, то становится понятным, что он сделался крупным политическим деятелем и признанным лидером партии, которую в значительной степени сам создал и про которую он с полным правом мог бы сказать: «Кадетская партия — это я».

Но у Милюкова-политика были и очень крупные недостатки. Если холодная рассудочность для ученого является при всех обстоятельствах огромным плюсом, то для политика ее гипертрофия становится минусом, в особенности в периоды смутного времени, когда крупную роль в государственной жизни играют человеческие страсти.

С его кипучей энергией, обширными знаниями, трудоспособностью и с ясным пониманием социально-исторических процессов, Милюков был бы прекрасным премьер-министром английского конституционного правительства и руководителем внешней и внутренней политики конституционной Англии, оставив потомству не только свое историческое имя, но и глубокий след от своей плодотворной работы. В России же ему пришлось заниматься политикой в период назревания двух революций и их взрывов. И вот, пользуясь огромным личным авторитетом и влиянием, этот крупнейший человек не был в состоянии повлиять на происходившие события, ибо не ощущал биения горячечного пульса своей страны и не обладал необходимой для политика революционного времени интуицией. Был рабом своей логики, игнорируя психологию людей, которыми руководил или пытался руководить. Поэтому, ясно понимая прошедшее и верно прозревая будущее, часто не умел ориентироваться в настоящем.

С юности выработав себе прочное мировоззрение и в соответствии с ним построив свои политические идеалы, он всю жизнь честно стремился к их достижению, но его холодный ум не только не был в состоянии увлекаться иллюзиями, которыми увлекались другие, но с этими увлечениями он попросту не считался. Он шел к своим целям теми путями, которые подсказывались ему оценкой объективного положения вещей и исторических фактов и которые были бы вполне правильны, если бы часто не находились в противоречии с преобладавшими настроениями общества и народа, считаться с которыми он не умел и не хотел.

В связи с тем, что перемены во внешней политической обстановке происходили в бурный период начала XX века быстрее, чем перемены в народной психологии, находились и резкие зигзаги его политической тактики. Революционер в 1905 году и строгий монархист-конституционалист с 1906 по 1917 г.; сторонник войны с Германией «до победного конца» с 1914 по 1917 г. и сторонник «германской ориентации» в 1918 г.; участник Белого движения во время гражданской войны и решительный противник его в эмиграции; проповедник военной диктатуры, отрицавший какие-либо соглашения с левыми в России с 1918 по 1920 г., противник уфимской Директории и Учредительного собрания, а в 1921 году участник воссоздания Учредительного собрания в Париже, принципиально отвергавший всякую диктатуру в любой стране и при любых обстоятельствах, непримиримый республиканец и демократ.

Только люди, хорошо знавшие Милюкова, понимали, что все эти резкие изменения его политики не находятся в противоречии с основными его убеждениями и являются лишь тактическими приемами на пути к достижению неизменных для него политических целей. Большинство оценивало его как оппортуниста, менявшего свои взгляды применительно к обстоятельствам. Отсюда не только атмосфера острой ненависти, с которой относились к нему многочисленные противники справа и слева, попеременно бывавшие его союзниками, но и совершенно несправедливое и незаслуженное неуважение к этому во всяком случае честному политическому деятелю, бескорыстно отдавшему весь запас своих огромных сил и дарований служению своей родине и своим идеалам. Нужно добавить, что перемены в своей политической тактике Милюков проделывал с чрезвычайной резкостью и бестактностью, не щадя самолюбия своих вчерашних друзей и не считаясь с господствующими политическими настроениями, и поэтому вполне справедливо заслужил ироническое прозвище «бога бестактности».

Считая себя реальным политиком, он во всех своих политических зигзагах исходил из соображений о том, в чем в данный момент нуждалась Россия. И соображения эти были вполне логичны. Но политика — не шахматная доска, на которой бездушные деревянные фигурки двигаются исключительно по воле игроков. И строго обдуманные шахматные ходы Милюкова сплошь да рядом оказывались неудачными вследствие сопротивления одушевленных фигурок.