Серебряное время (сборник) - Владимир Савченко

– Действительно, – буркнул Диомидов и спохватился, уловив недоумевающий взгляд Струмилиной. – Да, да, – поправился он. – Крайне любопытная история. Столько лет… И вот поди ж ты… Разыскали…

Ларчик и в самом деле открывался просто. Видимо, Хенгенау, обнаружив фамилию Беклемишева на жертвенной плите храма, сообразил, что возможно найти какие-нибудь упоминания об этом путешественнике в многочисленных архивах тех городов, которые предположительно являлись отправными пунктами самодеятельной экспедиции. Где-то ему повезло. Он наткнулся на письмо опомнившейся возлюбленной Беклемишева. Эмиссар Хенгенау получил задание найти Струмилину по имеющемуся на конверте адресу. Или, если она уже умерла, ее родственников. И через них разузнать о судьбе Беклемишева. Но откуда эмиссару стало известно о дневниках Сергея Сергеевича? Как он добрался до музея?

Долго раздумывать над этим полковнику не пришлось. Нина Михайловна, не дожидаясь наводящих вопросов, сообщала ему о том, что, не получив ответа на свои письма, вышла замуж и уехала из губернского города сначала в Сосенск, а потом в Москву.

– И там я встретила Сержа, – сказала она. – Это было уже накануне войны. Он шел, задумавшись, помахивая тросточкой. Он не узнал меня. Я подумала: «Серж». Мне, видимо, показалось, что я только подумала. Потому что он услышал. «Нина, – сказал он. – Ты мне снилась в лесу. Но теперь это уже не имеет значения». Понимаете, он так и сказал: «не имеет значения». И у него был пустой взгляд. И он все вертел эту тросточку, а у меня в глазах мелькали какие-то оранжевые круги.

***

Потом был чай с клубничным вареньем, от которого тоже почему-то пахло ванилью. Чай сочинила пришедшая с работы Зинаида Ивановна. Крупная женщина с широким белым лицом, она как-то не гармонировала с ангелочками в горке. И они жалобно звякали, когда она проходила мимо стеклянной дверцы к столу, на котором моментально появилась белая скатерть и чайная посуда.

Присутствие Диомидова ее не удивило. Посылка с грибами и записочка Мухортова тронули. Известие о смерти Беклемишева впечатления не произвело. Мама заработала выговор за то, что подвергла гостя томлению. Разговор за столом шел вокруг более современных дел. И как Диомидов ни старался вернуть его в прежнее русло, Зинаида Ивановна тут же ставила плотины. Полковник злился и уже подумывал о том, что не пора ли ему раскрыть свое инкогнито и попросту задать несколько вопросов? Теперь, после того, что он узнал, маскарад был вроде и ни к чему. Сдерживало его только то, что мать и дочь могут неожиданно замкнуться.

«Нет, – решил он. – Это я еще успею».

И ввернул словцо про «кандидата наук», который, наверное, сейчас очень расстроен смертью Беклемишева.

– Полно вам, – заметила Зинаида Ивановна, похрустывая печеньем. – Он торопится диссертацию кончать. Знаем мы этих кандидатов. Огорчен! Огорчался кот, слизав сливки. Мало показалось.

– Фи, как грубо, Зиночка! – сказала мама. – Нельзя так говорить о людях. Что подумает молодой человек?

Зиночка хмыкнула и бросила лукавый взгляд на Диомидова. А мама сердито поджала губы и после некоторого молчания стала развивать свои взгляды на воспитание. В качестве примера она привела какую-то княгиню, которая даже в трудные годы военного коммунизма умела сохранять человеческое достоинство.

– У нее не было приличной обуви, – сказала Нина Михайловна наставительно. – Она сшила себе чуни из портьер. Но все равно было видно, что это княгиня. «Ах, шерочка, – говорила она мне, – цветок, даже увянув, останется цветком».

– Сеном, – сказала Зинаида Ивановна.

– Что? – не поняла мама.

– Сеном, говорю, цветочек станет. Или, – хмыкнула Зинаида Ивановна, – силосом. – Мама не удостоила ее ответом и обратилась к Диомидову.

– Вот и Серж, – сказала она. – Я всегда считала Сержа необыкновенным человеком. Когда я увидела его отрешенные глаза, я поняла, что с ним случилось что-то страшное. «Не имеет значения», – сказал он. Любовь для него уже не имела значения. Это же ужасно, когда любовь уходит.

Зинаида Ивановна раскрыла было рот, чтобы прокомментировать слова матери, но та отмахнулась от нее.

– Не мешай, – сердито попросила она. И пожаловалась. – Цинизм молодых людей бросает меня в дрожь. Они спокойно рассуждают о вещах, которых надо стыдиться. И при этом употребляют такие слова… Нет, не говорите мне ничего. Раньше было по-иному. «Нина, – сказал Серж. – Я ухожу. Мне тяжело, но я должен носить это в себе». – «Что?» – спросила я. Он махнул рукой… «Я написал», – сказал он. «Мне?» – спросила я. Он усмехнулся. «Нет, – сказал он. – Я оставил рукопись в музее. Но я, кажется, сделал глупость. Впрочем, это не имеет значения». Мне стало жаль Сержа. Он выглядел таким потерянным. Я взяла его под руку, и мы долго ходили возле Манежа. Серж так занятно рассказывал про индейцев. Он прожил среди них несколько лет. Ходил босиком по лесу. Его кусали змеи и пантеры. Я и сейчас ужасаюсь… Босиком… Бр-р…

– Как княгиня, – вставила Зинаида Ивановна. – Или даже хуже. Портьер в лесу не было.

Нина Михайловна только повела сухоньким плечиком. Диомидов теперь узнал все и уже без особого интереса прислушивался к словам Струмилиной. Подождав, пока поток воспоминаний иссякнет, он поглядел на часы, притворно ойкнул и заторопился прощаться. Зинаида Ивановна проводила его до дверей, попросила передать привет и благодарность Мухортову.

– Мама утомила вас, – сказала она, протягивая руку.

– Ну что вы, – улыбнулся полковник. – Мне было очень приятно провести вечер в вашей семье.

И подумал, уже отойдя от дома, что ему было бы вдвойне приятнее провести вечер в этой семье несколько раньше, например, хотя бы в тот день, когда к Струмилиным приходил этот липовый «кандидат наук». Но тут уж ничего не попишешь.

А что, в сущности, дало ему посещение ванильного домика? Удалось пролить свет на дорогу, которой шел не пойманный пока эмиссар. Дорога вела с берегов Амазонки через квартиру Струмилиных в Сосенск, потом в Москву, к яме в лесу. Повсюду на этом пути были расставлены вехи: музей, труп Беклемишева, трость, труп вора, Бергсон, Блинов. Эти вехи-звенья составляли цепь, на конце которой находился Ридашев-Клепиков-Вернер. Он же «кандидат наук». Беклемишевское дело обрело потрясающую ясность, за которой, казалось, чернела пустота. Все как будто было досконально изучено и обследовано. Но агент Хенгенау по-прежнему оставался призраком, хотя о нем и было известно все или почти все…

В управлении полковника дожидался Ромашов. Диомидов поманил его в кабинет, усадил и предложил сигарету. Ромашов мотнул головой.