Великие завоевания варваров - Питер Хизер

В связи с нехваткой данных нет причин долго рассуждать об этой проблеме, но стоит поразмыслить о том, что все это может нам сказать о славянских миграционных группах, которые существовали в условиях, не получивших вообще никакого освещения в сохранившихся исторических источниках, – на севере Центральной Европы в VII–VIII веках и в европейской части России в VIII–IX. В Центральной Европе, между Вислой и Эльбой, археологи обнаружили третий вариант результатов миграции. Суковско-дзедзицкая культура, разумеется, пополнялась местными традициями славян, уже живущих на тех или иных территориях, и прежде всего это касается типов керамических изделий. Но могилянская культура, которая и начала процесс славянизации, является, по сути, вариантом корчакской, и даже суковско-дзедзицкая культура в ранние периоды не ушла так далеко от старых норм. На первоначальных островках ее распространения (см. карту 18) заселение происходило в виде создания маленьких открытых деревень, похожих по размеру на корчакские, но в них обычно встречались наземные хижины, а не землянки. Хотя и впитавшие чужую культуру больше всех остальных, первые славянские миграционные группы, скорее всего, мало отличались по размеру от тех, которые создали корчакскую Европу. Почему в таком случае они так легко отошли от норм корчакской системы – это вопрос, к которому мы скоро вернемся.

О миграционных процессах в европейской части России мы можем судить лишь по археологическим остаткам, то есть по косвенным свидетельствам. Но некоторые характеристики обнаруженных поселений, как в случае с корчакскими в Европе, могут многое рассказать нам о типе социальной единицы, вовлеченной в процесс экспансии, а следовательно, и пролить свет на сам процесс. Возьмем, к примеру, поселение борщевской эпохи на холме близ села Новотроицкого в Северной Украине. Крутые склоны холма служили ему природной защитой, и археологи обнаружили скопление из пятидесяти землянок, датируемых VIII–IX веками. Значит, общее население деревушки составляло несколько сотен человек. Выбор места и характер самого поселения позволяют предположить, что условия жизни были далеко не мирные, о том же говорит конец его существования – поселок, по всей видимости, был уничтожен в ходе набега. Новотроицкое – не единичный пример. Роменско-борщевские поселения обычно располагались в местах, где легче держать оборону, – на вершинах холмов или в болотах, нередко их обносили стеной, и плотность населения в них была довольно высокой.

Это позволяет сделать два вывода. Во-первых, расселение славян по этой территории было отнюдь не беспрепятственным. Такие поселения строят лишь в случае необходимости, и его судьба показывает, что без таких мер было не обойтись. Во-вторых – и это следует из первого утверждения, – экспансия славян в этом регионе, скорее всего, совершалась группами, достаточно многочисленными для того, чтобы возводить и поддерживать укрепленные поселения. Если экспансия встречала сопротивление, маленькие группы просто не удержались бы в регионе. Их должно было быть достаточно, чтобы построить поселок, в котором можно защитить себя и свои семьи.

Несмотря на нехватку письменных памятников, похоже, что миграционные группы, действующие на северо-западе России с VIII века, были гораздо больше тех, что ранее распространяли корчакскую культуру и ее варианты в Центральной Европе и к востоку от Карпат, в Россию и Украину. Эти укрепленные поселения резко отличаются от небольших незащищенных в корчакской, пеньковской и даже колочинской системах VI и VII веков, подчеркивая, что в более поздний период миграция славян вступила в новую эру. Мы по-прежнему видим экспансию, начало которой было схожим скорее с «волной продвижения», нежели с внезапной оккупацией обширных территорий, но со временем ее природа изменялась, пока более крупные социальные группы не стали переселяться на спорные территории. В целом экспансия славян в европейскую часть России вполне могла принять форму, которую мы наблюдали в других условиях, современных и исторических, когда поток небольших миграционных групп задает темп и в конечном счете они реорганизуются в более крупные, встретив на пути яростный отпор – как сделали готы и другие германцы в III веке, викинги – в IX и буры – в XIX[529].

Материалы, способные прояснить природу и масштаб миграционных потоков славян, весьма скудны и далеки от идеала. Но все это только делает раннесредневековую историю интереснее, и в любом случае их вполне хватает для того, чтобы понять: экспансия славян принимала самые разные формы, вытекающие из различных условий, в которых она происходила. С одной стороны, мы имеем точные копии поселений корчакского типа, протянувшиеся от подножий Карпат до широких просторов Центральной и Восточной Европы, от Эльбы до Украины. В роменско-борщевскую эру дальше к северу и востоку нормой становятся более капитальные постройки, возводившиеся группами славян численностью в несколько сотен человек. И от них резко отличается переселение в VII веке целых «племен» на территорию Балкан, ранее принадлежавшую Риму, где они могли объединяться в группы до 10 тысяч человек – если мы не ошибаемся, считая, что силы, подчинявшиеся вождям вроде Ардагаста или Перигаста, мигрировали целыми группами. Источников мало, о подробностях можно спорить бесконечно, и совершить ошибку очень легко. Но славянизация Европы определенно включала в себя самые разные типы миграционной активности, и размер групп варьировался от нескольких семей, с одной стороны, до нескольких тысяч человек, с другой.

Иммигранты и местные

Написанный примерно в 600 году византийский военный трактат, нередко приписываемый императору Маврикию (582–602), содержит весьма занимательный комментарий об отношении одной из первых славянских групп к пленникам, захваченным во время набегов: «Взятые в плен у них не обращаются навсегда в рабство, как у других народов, но состоят в неволе только на определенный срок, а затем им предлагается на выбор: или, заплатив выкуп, вернуться на родину, или оставаться у них свободными в качестве друзей»[530].

И это сразу поднимает главную проблему, необходимую для понимания поразительно быстрого становления господства славян от Эльбы до Волги в раннее Средневековье. С одной стороны, никто не утверждает, что элемент миграции вовсе не присутствовал в этом процессе, – ведь они действительно расселялись по другим регионам. С другой стороны, старые культурно-исторические квазинационалистические представления о славянах как о «народе», некой единой группе населения, которая вышла из одного географического пункта и двинулась, постоянно увеличиваясь, по просторам Европы, не вызывают доверия. Схожим образом более ранние миграции германцев в IV–VI веках (хотя они и превратились со временем в переселение крупных миграционных групп) были не настолько масштабными, чтобы опустели целые регионы Европы, которые затронул коллапс германских культур. Большинство этих областей вновь появляются в источниках Каролингской эпохи как принадлежащие славянам, но первые мигранты из их числа, по большей части, взаимодействовали с местным населением. Следовательно, перед нами встают две основные исследовательские задачи: во-первых, определить с точки зрения демографии, насколько масштабным феноменом была миграция славян; во-вторых, понять, какого рода отношения формировались у пришельцев с местным населением в тех или иных пунктах назначения.

Сведений из источников тех лет у нас нет, но есть причины полагать, что переселенцы сталкивались с немногочисленным местным населением в регионах, затронутых коллапсом германской культуры, и даже, в редких случаях, обнаруживали совершенно незанятые земли. О населении некоторых областей у нас сохранились данные. В Богемии, к примеру, в позднеримский период наблюдалось значительное сокращение численности жителей. Двадцать четыре основных места раскопок (по большей части кладбищ) существовали с раннеримского периода, а в поздней Античности их осталось всего четырнадцать. Следовательно, славянские иммигранты в Богемии обнаружили не совсем пустые земли, но жителей там стало гораздо меньше, нежели в былые времена. В других регионах необходимые данные предоставляют спорово-пыльцевые диаграммы. Пыльцу разносит ветер, и она опускается в том числе в водоемы со стоячей водой. Образец можно взять со дна – чаще всего озера – и исследовать. Продолжительное ведение сельского хозяйства проявляется в непрерывном образовании слоев, в которых мало пыльцы с деревьев или травы или в наличии пыльцы одних и тех же сортов злаков. Пыльцевые диаграммы невозможно получить в большей части Европы, но имеющиеся указывают на то, что в некоторых местах значительная часть неславянского населения никуда не ушла. Образцы с балтийского острова Рюген и из Саалеланда показывают более или менее непрерывную сельскохозяйственную деятельность с римского до славянского периода, несмотря на то что оба этих региона стали славянскими еще до IX века. Но в других областях картина иная. Во многих районах Мекленбурга в бывшей ГДР пыльцевые диаграммы указывают на внезапное возобновление ведения сельского хозяйства в тот же период. По крайней мере, здесь иммигранты славянской эпохи, похоже, начинали возделывать землю с нуля. Схожие данные о перерыве в возделывании земли и ее зарастании лесом также получены в Бискупине, в современной Польше[531].