Нищета. Часть первая - Луиза Мишель

— Не девушка, а жемчужина! — воскликнул Сен-Сирг. — Мне понятно ваше отчаяние, если непреодолимые препятствия помешали вам жениться на ней.

— Это произошло не по моей вине.

— Охотно верю. Мой славный друг д’Эспайяк всегда ставил нравственность выше богатства.

— Это правда, вы хорошо его знаете. Он так мечтал упрочить этим браком мое счастье и свой покой что пожелал завещать той, кого я полюбил, значительную долю своего состояния.

— И она отказалась?

— Да.

— Она любит другого?

— Нет.

— Тогда в чем же дело? Небогатая девушка…

— Увы! Это и явилось главной помехой…

— Как же так? Ведь у вас есть средства, вы молоды, красивы, независимы; ваше богатство могло бы восполнить то, чего ей не хватало.

— Так рассуждала бы любая другая на ее месте. Но именно те выгоды, которые принес бы ей брак со мной, и воздвигли между нами преграду.

— Как так?

— Она — очаровательнейшее из земных созданий, но в то же время в высшей степени странное.

— Не понимаю!

— Все, к чему стремятся другие женщины: роскошь, удовольствия, драгоценности, положение в свете — все, за что каждая из них охотно отдала бы свою свободу, — ничего не значило в ее глазах и не могло заставить ее выйти за меня замуж.

— Значит, она вас не любила?

— Возможно.

— Очевидно, она любила другого.

— Нет, нет! — с жаром воскликнул виконт. Никого она не любила. Она поклялась мне в этом, и я никогда, никогда не усомнюсь в ее искренности.

— Но чем же был вызван ее отказ?

— Она мне не отказывала.

— Черт побери, мой друг, вот так загадку вы мне задали! Раз она вам не отказала, значит согласилась.

— Да, но выставила столь необычайные условия…

— Какие же?

— Во-первых, она хотела, чтобы в брачном контракте предусматривалось ее право основать пансион для молодых девиц и заведовать им.

— Так, так… Зачем же ей это понадобилось, вам известно?

— Она считала, что, живя за мой счет, поставит себя в положение содержанки.

— Оригинально, поистине оригинально! Продолжайте, мой друг!

— Ей хотелось личным трудом обеспечить свою независимость в совместной жизни. Не правда ли — нелепо?

— Хе-хе-хе… Забавно! Но я бы на вашем месте принял это условие.

— Я любил ее так сильно, что готов был пойти на все. Я согласился даже, чтобы мое имя красовалось на вывеске… Но и этого было недостаточно.

— Черт побери, какая настойчивость! Что же она еще потребовала?

— Она хотела, чтобы я, виконт д’Эспайяк, занимался физическим трудом…

— Удивительно! Ну и девушка! Физическим трудом? Почему же именно физическим?

Николя Гонтран д’Эспайяк покраснел.

— Ее взгляды на необходимость труда просто поразительны… — проговорил он.

— Ну, ну! Все, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно, и я не променял бы сейчас свое кресло даже на кресло в Академии. Почему же эта изумительная девушка пожелала, чтобы вы, аристократ, принялись за работу?

— По ее мнению, каждый человек должен что-нибудь делать, в соответствии со своими способностями; и так как она находила, что к умственному труду я непригоден, то мне следовало изучить какое-нибудь ремесло и заняться им, дабы уплатить свой долг человечеству, иначе я-де не сумею впоследствии управлять заводом, который она намеревается основать.

— И вы отказались?

— Нет, нет! Я сделал попытку исполнить ее желание. Я пошел бы и в лакеи, лишь бы понравиться ей…

— И что же?

— Работа была непосильной для меня. Что вы хотите? Ведь мои предки добрую тысячу лет не знали, что такое труд… Напрасно она приводила пример Петра Великого и тех русских дворян, что в непостижимом для меня порыве бросали все свои богатства и шли в народ, желая зарабатывать на хлеб собственными руками и как можно лучше познать потребности и страдания пролетариев, которых они поклялись освободить.

— Вот как, она в курсе всего этого?

— Да, она с особым усердием изучала эти вопросы.

— Знаете ли, в вашем возрасте я полюбил бы такую женщину, и как раз за те самые взгляды, которые вас разъединили. Почему вы не попытались пересилить себя? Ведь игра стоила свеч!

— О, я сделал все что мог, как вы сейчас убедитесь.

— Вот и отлично!

— Я велел устроить в своем особняке столярную мастерскую, и каждый день мастер-краснодеревец обучал меня в течение двух часов. Но та, которую я любил, решила, что этого мало.

— Вот как?

— Эта прелестная, но слишком оригинальная особа потребовала, чтобы я тесно связал свою жизнь с жизнью простых рабочих…

— Подумать только!

— По ее мнению, иначе невозможно узнать народ, его нужды, таланты и все, что он в состоянии дать имущему классу, разумно ограничившему свои потребности.

— Трудно поверить!

— Не правда ли? Но слушайте дальше: она захотела, чтобы я приступил к изданию ежедневной газеты, где рабочим разъяснялись их права и обязанности.

— Ого! На этот раз уже слишком! И вы отказались?

— Наотрез. Если чересчур сильно натянуть канат, он порвется. Ее требования напоминали те испытания, каким подвергали своих кавалеров средневековые дамы на «любовных турнирах». Такой брак угрожал моим привычкам, всем тем привилегиям, на какие я имел право в силу своего происхождения и богатства, и я решил отказаться…

— И теперь вы излечились от своей страсти?

— Излечился? Я люблю эту девушку еще больше! Во что бы то ни стало мне необходимо увидеть ее, поговорить с ней и попытаться еще раз…

— Браво!

— И если для того, чтобы она вышла за меня, я должен надеть блузу и взяться за рубанок…

— Но ведь вы сказали, что решили остаться холостяком?

Молодой человек снова покраснел, видимо смущенный.

— Ну так что же? — возразил он. — На языке одно, а на сердце — другое…

Прежде чем отправиться к кузену, Бланш посетила преподобного Девис-Рота. У него она застала своего брата. Гектор, прельщенный перспективой наследства, тоже явился за наставлениями к их общему покровителю.

Три сообщника долго совещались и в конце концов приняли план захвата миллионов Сен-Сирга. Роли были распределены. Его преподобие взял на себя руководство, он отлично знал характер главного героя, словно сам написал эту комедию, развязка которой должна была обогатить как Общество Иисуса, так и действовавших заодно с ним. К участию в представлении были привлечены искусные пройдохи.

Пролог начинался. Гектор должен был играть роль непримиримого роялиста, а Бланш альтруистки. Это слово было для нее новым. Девис-Рот объяснил ей, что альтруизм — это любовь к ближнему, но не на евангельской основе. М-ль де Мериа должна была притвориться, будто, сама того, не подозревая, исповедует социализм, и мало-помалу обнаружить скрытую в ее душе любовь к обездоленным. Она, видите ли, сама страдала и, живя у Руссеранов, насмотрелась на тяжелую жизнь рабочих. Ее будто бы приводила в негодование капиталистическая эксплуатация. После долгих раздумий ее якобы осенило, что богатству можно дать лучшее применение…