Маски времени (сборник) - Роберт Силверберг

— Изнасилование! — Кричал Андроник. — Он испортил девчонку! Соблазнил малолетку! Я всех вас зову в свидетели! Посмотрите-ка на это чудовище, на его преступные действия!

И он схватил одной рукой Зауэрабенда, а другой — свою сестру, и поволок их обоих на открытое место.

— Вы все свидетели! — продолжал бушевать он.

Мы поспешили убраться с его дороги, опасаясь быть узнанными Зауэрабендом, хотя, как мне кажется, он был в таком ужасе, что едва ли мог вообще что-нибудь заметить. Бедненькая Пульхерия, пытаясь скрыть свою наготу, комочком свернулась у ног своего брата, но он продолжал волочить ее, и, выставляя ее напоказ, кричал:

— Смотрите на эту потаскушку! Смотрите на нее! Смотрите все, смотрите все, все!

И, чтобы посмотреть на это, собралась довольно внушительная толпа.

Мы отпрянули в сторону. Мне страшно хотелось вырвать при виде этого подлого насильника детей, при виде выставленного на всеобщее обозрение гнусного орудия его низменной страсти, которая вовлекла Пульхерию в такой грандиозный скандал…

Теперь Андроник извлек из ножен свой меч и замахнулся, чтобы убить то ли Зауэрабенда, то ли Пульхерию, то ли их обоих. Но толпа зрителей помешала ему это сделать, повалила его на землю и отобрала у него оружие. Пульхерия, только теперь осознав, перед глазами какого множества зевак предстала ее нагота, в ужасе выхватила у кого-то кинжал и попыталась умертвить себя, но была вовремя остановлена; в конце концов какой-то старик набросил на нее свой плащ. Полнейшая неразбериха продолжалась.

— Мы пронаблюдали за дальнейшим ходом событий отсюда, — спокойно произнес Метаксас, — еще до твоего появления, а затем продублировались и стали поджидать тебя. А произошло вот что: девушка была обручена со Львом Дукасом, но, разумеется, для него стало совершенно невозможно на ней жениться после того, как половина жителей Византии видела ее наготу. Кроме того, ее сочли опозоренной и испорченной даже несмотря на то, что, фактически, Зауэрабенду не дали причинить хоть какой-либо ущерб ее девственности. Свадьба была отменена. Семья, порицая Пульхерию за то, что она позволила Зауэрабенду увлечь себя дешевыми посулами и сняла перед ним свои одежды, от нее отказалась. Тем временем Зауэрабенду предоставили возможность сделать выбор: или жениться на девушке, которую он обесчестил, или понести обычное в таких случаях наказание.

— В чем же оно заключалось?

— В кастрации, — сказал Метаксас. — Вот почему Гераклес Фотис — Зауэрабенд женился на ней и изменил ход истории уже одним тем, что вырвал из твоей родословной целую ветвь, которой надлежало там быть. Что мы сейчас и намереваемся исправить.

— Только без меня, — сказал Джад-2. — С меня достаточно и того, что я уже увидел. Я возвращаюсь в 1204 год. Мне нужно там быть к половине четвертого утра, чтобы сказать этому вот парню, чтобы он шел сюда и воочию все увидел.

— Но… — возразил было я.

— У нас сейчас нет времени на то, чтобы пускаться в рассуждения о парадоксах, — сказал Сэм. — У нас по горло работы.

— Смени меня в без четверти четыре, — сказал Джад-2 и улетучился.

Метаксас, Сэм и я сверили время наших таймеров.

— Мы отправляемся вверх по линии, — сказал Метаксас, — точно на один час. Чтобы покончить с этой комедией. — После чего все мы шунтировались.

59

С удивительной точностью, но без малейшего облегчения на душе, мы покончили с этой комедией.

А сделали мы следующее.

Сначала мы шунтировались точно к полудню этого жаркого летнего дня 1100 года и заняли позиции вдоль стены Константинополя. И стали ждать, не обращая ни малейшего внимания на все остальные собственные версии, которые сновали мимо нас на нашем временном уровне, выполняя всю остальную подготовительную работу или даже просто так.

В поле нашего зрения появились хорошенькая девчушка и бдительная ее дуэнья.

Сердце мое разрывалось на части от любви к юной Пульхерии, не меньшие муки испытывали и другие части моего тела — настолько велика была моя страсть к той Пульхерии, что еще будет, к той Пульхерии, которую я знал.

Хорошенькая девчушка и ничего не подозревавшая дуэнья, держась вместе, словно под ангельскую музыку прошествовали мимо нас.

Появился Конрад Зауэрабенд, он же Гераклес Фотис. Из оркестровой ямы послышались явно диссонирующие звуки: сладострастное сопение, присвистывание участившегося дыхания. Он изучающе глядел на девочку и сопровождающую ее женщину, самодовольно поглаживая себя по выпяченному животу. Затем он достал небольшой пузырек и, поднеся к глазам, проверил содержимое. С откровенно плотоядным, на грани исступления, взглядом он сделал несколько шагов вперед, намереваясь, сделав инъекцию дуэнье в руку, предоставить ей возможность, глупо хихикая, воспарить в ей одной известные выси, а самому получить беспрепятственный доступ к девочке.

Метаксас кивнул Сэму.

Сэм кивнул Метаксасу.

— Вперед! — скомандовал Метаксас, и мы принялись за дело.

Огромный черный Сэм метнулся вперед и схватил своею правой рукой Зауэрабенда за горло. Метаксас поймал левое запястье Зауэрабенда и руку выкрутил назад, подальше от органов управления таймером, одно прикосновение к которым могло высвободить его из наших, далеко не дружеских, объятий. Одновременно с этим я схватил правую руку Зауэрабенда, резко дернул ее вверх и назад, заставив его выронить пузырек. Весь этот маневр отнял у нас долю секунды, а в результате его Зауэрабенд потерял возможность даже пошевелиться. Тем временем у дуэньи хватило ума бежать вместе с Пульхерией при виде этой неподобающей в присутствии дам благородного происхождения, драки простолюдинов.

Сэм тотчас же запустил руку под одежду Зауэрабенда, который, вне всякого сомнения, посчитал, что подвергся нападению грабителей, и сорвал с него перестроенный таймер.

Только после этого мы отпустили Зауэрабенда. Увидев среди предполагаемых грабителей меня, он прохрипел несколько односложных, но достаточно крепких словечек на разных языках.

— А вы-то уже посчитали себя таким ловким, таким умным, верно? — сказал я.

Он разразился новым потоком сквернословия.

— Перестроив таймер, — продолжал я, — вы улизнули, считая, что в состоянии заняться частным бизнесом в качестве контрабандиста. А? Вам даже в голову не приходило, что мы можем изловить вас?

Я не стал ему рассказывать о нескольких неделях, заполненных упорным трудом, о времяпреступлениях, которые мы сами совершили ради того, чтобы обнаружить его, — ими был усеян весь наш путь кверху и книзу по линии, о тех парадоксах, жертвою которых мы стали, многократно «растиражировав» себя. Мы только что «отщипнули» у него шесть лет жизни в Византии в качестве содержателя харчевни и «запихнули» их в одну из боковых, параллельных, так называемых «карманных» вселенных, которая для него, оставшегося в этом континууме, и вовсе не существует. Но я не стал ему говорить этого. Как и о той цепи событий, которые сделали его мужем Пульхерии Ботаниатис в этой отщипнутой вселенной и которые лишили меня моего истинного, собственного происхождения. Все эти события теперь стали неосуществившимися в русле основного потока времени. В нем уже не будет хозяина харчевни по имени Гераклес Фотис, продававшего мясо и вино византийцам 1100–1105 годов.