Рассказы веера - Третьякова Людмила

Если бы принцесса Мари Ламбаль не была бы реальным историческим лицом, то ее жизнеописание, со множеством неудач и испытаний, которые преследовали эту женщину уже с молодых лет, показалось бы мрачной выдумкой.

Особой опекой принцессы пользовался Воспитательный дом, куда впавшие в нищету матери отдавали детей, куда приносили незаконнорожденных, оставляя их на ступенях приюта. Участие в человеческих горестях принцессы Ламбаль было широко известно в Париже и снискало ей почтение и среди обездоленных, и у имущего класса, знавшего о безупречной честности этой женщины, а потому щедро жертвовавшего на ее богоугодные дела.

Едва ли Ламбаль разделяла революционные идеи своего друга. Будучи и старше его, и в некоторых вопросах мудрее, она убеждала Луи в непререкаемом законе: насилие порождает насилие. Самые человеколюбивые идеи теряют свою привлекательность, если они оплачены чьей-то кровью. Вопрос: что же делать в случае, когда власть забывает, что и в самой жалкой хижине на свет появляются существа, не отличимые от тех, кого принимают во дворцах на руки опытные акушеры, неизменно вставал во всей своей неразрешимости. Одних заворачивают в лохмотья, других – в пеленки из тончайшего батиста. Одни всю жизнь будут страдать от голода, другие – от пресыщенности. Что с этим делать?

Ламбаль и Аренберг спорили, иногда весьма запальчиво. Но такие стычки отнюдь не отдаляли их друг от друга. Им давно стало понятно, какая это редкость в нынешнем изменчивом мире – доверие, убежденность, что один всегда будет понят другим и может рассчитывать на поддержку и сочувствие.

Именно принцессе Аренберг рассказал о впечатлении, которое произвела на него молоденькая русская княжна. Сейчас, вспоминая о том вечере, принц выглядел растерянным юнцом, жаловался, что не знает, в каких домах бывает Шаховская с дочерью и как ему продолжить знакомство.

Ламбаль, не желая дать повод принцу раскаяться в его откровенности, прятала понимающую улыбку и не предпринимала ничего, чтобы ему помочь. Одолевая преграды, истинное чувство крепнет, а мимолетное, даже ярко вспыхнув, сходит на нет. Пусть все идет своим чередом.

...«Корацца», кафе в окутанном ароматом роз Пале-Рояле, – как он мог упустить это из виду! Именно там, по словам Шаховской, они бывают с дочерью. Аренберг, который всегда неприязненно относился к праздной публике, фланирующей под аркадами Пале-Рояля, теперь стал завсегдатаем этого прелестного местечка.

Правда, надежды встретить здесь Шаховских не спешили сбыться. За время прогулок он успевал раскланяться с большей частью своих высокопоставленных знакомых. Но тех, кого жаждал увидеть, – так и не встретил.

Желая чем-то вознаградить себя за напрасные хлопоты, Аренберг стал заходить в букинистические лавки, с интересом разглядывал их товар. Чего тут только не было! Помимо книг на широких столах, расставленных по периметру помещения, лежали географические карты, потревоженные руками здешних искателей сокровищ, перевязанные пачки чьих-то писем, нотные листы с оборванными углами.

Однажды взгляд Аренберга остановился на них. Принц наугад раскрыл лежавшую сверху партитуру. Нотные знаки, написанные чьей-то рукой. Как сновидение перед его мысленным взором снова встала темноволосая девушка, касающаяся струн арфы. Елизавета... Элиза...

Сзади раздался старческий голос:

– Мсье интересуется нотными редкостями? Могу предложить нечто исключительное.

Обернувшись, Аренберг увидел хозяина лавки. Тот продолжил:

– Да-да! Именно исключительное, а посему – немалой цены.

– Что же это такое?

– Минутку, мсье, одну минутку. Проницательный, как все торговцы, старик мгновенно

распознал в принце человека с положением и деньгами. Почтительно попятившись, он звякнул невидимым замком и будто фокусник тут же предстал перед покупателем с двумя листами, испещренными нотами.

– Взгляните, эта маленькая пьеска, собственноручно написанная великим композитором Люлли! И не просто так, а в подарок. Вот мсье, прочтите посвящение: «Милому другу». Без имени, правда, но с датой. Тысяча шестьсот шестьдесят второй год. Больше ста лет – целая вечность. Возможно, этот милый друг – его молодая жена Мадлен или, скажем, Мольер. Да, мсье, они с Мольером были приятелями.

Люлли! Совсем недавно Аренберг слышал это имя. Но где? Ах, вот что: княжна, русская княжна, играла его пьесу! Как он мог забыть – тогда за столом у Ламбаль гости вспоминали об этом композиторе, родом кажется из Флоренции. Девушка с арфой сказала, что, побывав там с матушкой, поняла, откуда у итальянцев берутся такие мелодии.

Не торопясь, Аренберг расплатился и направился к выходу, держа в руках аккуратно завернутую в пергамент покупку. В восторге от удачной сделки, старик горячо говорил, следуя за ним:

– А что касается подлинности, мсье может не сомневаться. Любой антиквар подтвердит! Само качество бумаги говорит о ее возрасте.

Но Аренберг его не слушал. Он ощущал необыкновенную радость от своего приобретения, словно два эти листка бумаги каким-то волшебным образом приблизили его к молоденькой арфистке.

... Несколько дней подряд Аренберг посещал «Кораццу». Бывал здесь днем, бывал и вечером.

Уже смеркалось. Пале-Рояль засветился яркими огнями. Кафе «Корацца», мимо которого медленно проходил Аренберг, было заполнено народом. Вдруг сквозь большое стекло он разглядел старшую Шаховскую. Она о чем-то оживленно беседовала со своей молодой спутницей, сидевшей к нему спиной. Неожиданно, словно почувствовав его взгляд, девушка обернулась и увидела Аренберга. Он узнал княжну Елизавету. Следом и княгиня ободряюще кивнула ему – пышное перо на ее шляпе качнулось. Сердце принца гулко застучало. «Боже! – подумал он, поднимаясь на ступеньку, чтобы войти в кафе. – Какой сегодня день?..»

Интерес принца Аренберга к ее дочери был разгадан наблюдательной Варварой Александровной куда раньше, чем Елизавета поняла, что привычный мир ее души нарушен. В нем появился человек, который заслонил всех.

Аренберг! Он заставил вспоминать его, и вспоминать совершенно по-особому. Даже себе она стеснялась признаться, что все ее мысли сосредоточились на одном: когда она снова увидит принца, да и увидит ли?

Впрочем, матерью и дочерью владели совершенно разные устремления. Романтичной Елизавете грезились сцены, описанные в любовных романах, которые валялись без присмотра в будуаре матери, а потому постепенно перемещались в девичью спальню. Аренберг в глазах княжны олицетворял тип героя, достойного любви и преданности.

Мысли же Варвары Александровны, женщины с большой житейской сметкой, с того самого вечера у Ламбаль тоже не раз обращались к принцу. Княгиня не была склонна к сентиментальностям, поэтому конечно же она все взвесила и все продумала, прежде чем Аренберг в качестве доброго знакомого получил приглашение посещать их дом.

Знаменитое название кафе живо и по сей день, хотя в сегодняшней «Корацце» не подают ни знаменитого мороженого, ни прохладительных напитков. Здесь теперь бутик эксклюзивной одежды с такими же эксклюзивными ценами. Отсутствие покупателей говорит о том, что нынешние парижанки предпочитают одеваться отнюдь не в Пале-Рояле.

...Что могла искать Варвара Александровна в этом человеке, имея дочь на выданье? Богатства? Едва ли – у нее своего добра было столько, что в три жизни не прожить. Знатности? Вот здесь сложнее. Трудно не признать: при всем финансовом могуществе Строгановым не хватало аристократического блеска, того особого положения в обществе, особой близости к людям на троне, которые даются как раз не богатством, а уходящей корнями в глубь веков историей рада.