Место встречи - Левантия - Варвара Шутова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Табаровские ответили историей, как развесили сушиться свежеотпечатанные фото с места убийства на коммунальной кухне — и почему-то получили некоторое непонимание от соседей. Арина тоже что-то припомнила из забавного — в общем, шли, как и требовало распоряжение, — с широкими улыбками и радостью на лице.
Даже жалко было прощаться. Но к Евгению Петровичу приехал брат аж из самой Москвы, Табаровские дежурили — и очень хотели наконец-то остаться наедине, так что Арина пошла бродить по городу в одиночестве.
И вдруг увидала знакомое платье.
— Нинка! — закричала она.
Нина оглянулась. Лицо у нее было знакомое, но какое-то усталое, чуть ли не постаревшее.
— А вы, простите, кто? — спросила Нина сурово.
Арина удивилась. Неужели она тоже сильно изменилась?
— Я Арина, Качинская… — произнесла она неуверенно. Нина разулыбалась.
— Ни за что бы не узнала! Пошли ко мне — посидим, выпьем-закусим, девочки знакомые подтянутся
— А ты вот совсем не изменилась. Пять лет не виделись — и сразу в дом зовешь. Может, я все это время по карманам шарила.
— Ой, да я тебя сколько лет знаю! Ты в чужой карман разве что положишь что приятное.
В общем, пошли.
По дороге Нинка без умолку щебетала о своем житье-бытье. Как тяжело было в эвакуации, зато познакомилась там с прекрасным Владиком, важным человеком на каком-то там сталепрокатном, кажется, заводе. Как они поженились, как родилась дочка, а через год — сын, как после войны Нина вернулась домой, а Владик все хлопотал о переводе из Сибири в Левантию, к жене и детям, а пока каждый день слал письма и открытки.
Арина улыбалась. Хлопотливое, сложное — но все-таки счастье.
А еще удивлялась, как много вещей называла Нина. Говорит, кажется, о том, что денег не было — а упоминает какие-то платки, которые привезла с собой, а потом меняла на еду — сначала целиком, а потом догадалась разрезать каждый на две косынки.
Или вот о детях. Даже не сказала, как зовут. Зато упомянула и рожки для молока, и пеленки, и даже какие-то неведомые «гусарики».
А ведь нормальная жизнь — она из вещей и состоит — осенило вдруг Арину. Из кучи мелких предметиков, которые не замечаешь. Чтобы просто выпить чаю, надо быть владельцем стакана, ложки, примуса, чайника, сахарницы, стола и стула. А уж если что посерьезнее… Арина с ужасом подумала, сколько же вещичек, штучек, предметов и приспособлений ей надо купить, достать, выменять, найти — просто чтоб наконец-то начать жить каким-то подобием обычной мирной жизни. Может, и начинать не стоит…
Наконец пришли.
Дети у Нины были милые, но какие-то очень тихие и застенчивые. При любых попытках заговорить с ними — прятались за мать.
А вот новые Нинины подружки — маленькая Раечка с обезьяньим лицом и ширококостная статная Алла — оказались что надо. Шутили, пели, обсуждали новые фильмы.
Кажется, с обсуждения красавчиков-актеров перешли на мужчин вообще. Нина зачитала письмо от своего Владика — десяток пустых фраз ни о чем. Алла, краснея, рассказала, что подцепила на танцах очень элегантного и совершенно не женатого ухажера с великолепными манерами. Арина почему-то представила в качестве этого ухажера Цыбина — и чуть не рассмеялась вслух. Пожалуй, привстав на цыпочки, Моня мог достать Алле до плеча.
А Раечка вдруг разозлилась — и начала кричать, что всех приличных мужиков либо войной скосило, либо разобрали всякие…
Нина шепнула, что Раечкин муж ушел от нее к связистке. Арина попыталась как-то успокоить Раечку, и ей почти удалось, но тут Рая заметила висящую на вешалке Аринину шинель.
— Так ты тоже из этих? На фронт за мужиками сбегала? — Глаза у Раи превратились в узкие щелки.
Арина не знала, что ответить. Оправдываться? Спорить? Она оглянулась на Нину и Аллу. Алла отвернулась, а Нина показала глазами на дверь.
Арина кивнула и вышла.
Еще один кусочек прежней жизни абсолютно не подходил к нынешней.
Милые кости
— О! Ангел! Можем сразу уходить. Не наша девочка.
Ангел уставился на Арину во все глаза.
— Я эту картинку повидала аж до тошноты. Но записывай, если интересно. Девушка, на вид лет 18–20. Причина смерти — перелом позвоночника из-за падения с высоты.
Арина принюхалась.
— Управляла несданной военной техникой в нетрезвом состоянии. Не справилась с управлением. Да, Ангел, радость моя, ждет тебя служебная командировка.
— Куда?
— Во-о-он на то дерево. Залезешь, найдешь ту самую технику. Выглядит как веник. Или как ухват. А уж сама упала или помог кто — вон, товарищи особисты расскажут. Прошу!
Арина сделала дурашливый приглашающий жест в сторону Шорина. И только тогда заметила слезы на глазах Леокадии.
— Лика! Ты что?
— Арина, я же вот такими командовала… У меня за месяц лица менялись… Расходный материал… Девочки. Двадцать лет, девятнадцать… потом совсем маленькие пошли… четырнадцать, пятнадцать… А все зачем? Чтобы самолеты наши фашистам не достались. Каждый воздушный бой окружали… И падали, падали… Ради железок дурацких девочек моих… девочек…
Лика плакала тихо, устало. Это было совсем на нее не похоже. Арина обняла ее принялась покачивать, как младенца. Вправо-влево, вправо-влево. Пыль-пыль-пыль-пыль.
— Я в порядке, спасибо, Арин, — шепнула, наконец, Лика глухо.
— Пойдем в машине посидим. Справитесь без нас? — крикнула Арина Ангелу и Шорину. Те кивнули.
Вазик Архипов разложил на белой тряпке возле катафалка какие-то детали непонятного назначения и любовно протирал их маслом. Заметив Арину и Лику, тут же скрылся внутри катафалка — и вернулся с двумя подушками от сидений, термосом и каким-то свертком.
— Присаживайтесь, дамы, — он положил подушки на землю. — Чай горячий и очень сладкий. К нему, правда, только вот сухари.
В этом был весь Вазик. Если что-то вокруг него плохо работало — он чинил. Хоть лопату, хоть автомобиль, хоть настроение человека. Не мог иначе.
Со всей Левантии к нему приходили люди, чтобы починить то, что другими мастерами было признано хламом: любимую разбившуюся чашку, прожженный чайник, взорвавшийся керогаз, сломанную швейную машинку. И Вазик брался за все. И с каждой вещью говорил ласково, как с заболевшим ребенком. И в его умелых
