Старая записная книжка. Часть 2 - Петр Вяземский

16 декабря. Не дождавшись государя, поехали мы с Николаем Николаевичем в Слоним в карете. Приехали ночью, то есть к утру 17-го числа. Здесь жили Огинский, Слонимский, Позняков. Театр, каскады, сады. Было прекрасно, театр в развалинах. Огинский канал, сделанный под присмотром Фалькони. Польских губерний города – те же Рим. Все прах, все воспоминания; но только не так красноречивы. Послушать от них нечего, разве поучения, что народ без характера и правительство без уложения, что идет всегда рука в руку, не может надеяться на жизнь. Это какая-то подложная жизнь. Такие государства ходят сгоряча. Пощупайте их пульс. Он уже не бьется, или бьется последними судорожными биениями.

В Литве ужасно страждут крестьяне. Николай Николаевич может дать прекрасный пример, как держать казенные аренды. На них смотрят, как на лимон, который попался к вам на минуту в руки. Всякий старается выжать из него весь сок. Честным арендатором был около 20 лет маршал Пусловский, отменный лимоножатель. Он кровью крестьян нажил миллионы. Маршал поветовый Бронский. Себе на уме, должен быть тонок, потому что этого не видать. Грабовский – губернский гродненский маршал. Живой Брониц. В Литве задумывают установить состояние крестьян. Грабовский подавал просьбу о том государю. Боюсь, чтобы эта свобода крестьян не была уловкою рабства панов. Увидим, как приступать к делу. Хотят собрать по одному депутату с уезда и решить эту задачу. Дай Бог!

Крестьяне литовские ужасно угнетены. Здесь не знают ни брата на брата, ни других постановлений наших. Паньщизна. Крестьянин должен с двумя волами работать три дня в неделю на пана. Редкий имеет и одного вола. Чтобы наверстать, паны заставляют одним волом работать шесть дней.

Стояли в доме часового мастера Либера. Государя ожидали 17-го числа к вечеру. Он приехал 18-го числа к 12-ти часам утра. Артиллерийская рота простояла на ногах почти сутки. Государь думает, что он, проезжая губернию, ничего с места не трогает, потому что запрещает встречи, приемы. Каждый проезд его – новый налог. Все в движении: губернаторы и вице-губернаторы невидимо следуют за ним, или провожают, как Сбогары. Он не тронут, но по сторонам все режут и давят. Крестьянам за взятых лошадей не платится. Мы спросили у одного хлопа, который с нами ехал: получает ли он за то деньги, которые мы заплатили. A ja рапа wiezu. Точно, как будто не его дело. Он не привык и думать об этом.

Государь приехал в открытых санях с Волконским. Свеж, как будто с постели. Мы поехали из Слонима в Минск в четыре часа после обеда. 18-е число. На санях. На последней станции перед Минском ожидали государя около 30 просителей и просительниц. Посмотреть, точно комическая сцена; подумать, так не так-то смешно. Всякий тут со своими надеждами, расчетами. Друг другу рассказывают. Ужасно положение; 40 миллионов народа, который везде выбившись из сил ждет суда от одного человека. Это положение едва ли не есть отчаяние.

Приехали в Минск в 12 часов утра. Остановились у Влодека. Город, то есть что может назваться городом, на одной площади. Считают в обывателях одного христианина на десять жидов. Все у них в руках. Никакой ремесленник из христиан не может удержаться при них. Они тотчас спустят цену, тот принужден отойти, они снова цену возвысят по-прежнему. Около 11000 жителей. Государь приехал в 8 часов вечера. В городе есть театр: Casino. Покои изрядные. Бывает иногда до 150 человек. Вечером должен быть тут бал. Приготовлен был для государя. Не принят, потому что пост: Черняева, Любайска… Дороги в Литве делают 60 сажен ширины. Прогонов скота нет. У нас никогда ни в чем нет меры. В Вильне Шубравцы что-то издают не на живот, а на смерть. Николай Николаевич поехал с государем работать на два часа.

3 августа 1822 года

Мы приехали вечером 21-го. Город обширный – верхний, казалось, почти совсем пуст, по мере как спускались вниз, движение возрастало. Первое впечатление, делаемое ярмаркой, которую видим с горы, не отвечает той мысли, которую имеешь об ярмарке по рассказам. Она более походит на большой базар не азиатской, а деревенской. Вместе с тем удивляешься богатству, сокровенному под такой смиренной наружностью.

Гостиный двор, то есть именно лавки, очень некрасивы и что-то похожи более на конюшни. Кирпич и черные кровли дают вид пасмурный. Тут нужны бы краски яркие. Товар лицом продается Церковь прекрасная Главный дом, где вмещается губернатор, ресторация, где много зал для собрания, хорош, обширен. Лестница, извилистая и опирающаяся только на четырех столбах, легка, но слишком узка и сжата. Говорят, что губернатор препятствовал в ином исполнении предполагаемого плана для сохранения удобностей в покоях, ему назначенных. Столбы чугунные в лавках, выкрашенные белой краской, тонки, длинны и безобразны.

Вопрос о выгоде перемещения ярмарки из Макарьева в Нижний еще не совершенно, кажется, решен. Впрочем, отлагая в сторону личные и частные выгоды и ущербы, которые должны молчать перед общественной пользой, кажется, решительно можно сказать, что ярмарке приличнее быть достоянием губернского города, каков Нижний, нежели Макарьевского монастыря, который один обогащался ею, тогда как город нимало не богател и не украшался.

Реман в записках о Макарьевской ярмарке (на которую, впрочем, кажется, смотрел он слишком поэтическим глазом) замечает, что в Макарьеве не видишь и следов выгод, которые ярмарка должна бы доставить городу. Притом должно вспомнить, что на первые годы, пока казна не выручит наемом лавок деньги, употребленные ей на сооружение гостиного двора (а и по выручке, может быть, захочет она сократить этот долг), то высокая цена лавок весьма ощутительна для купцов, особливо же тех, которые приезжают с товаром не на миллионы, а на несколько тысяч рублей. Вообще кажется здание слишком огромно.

Потребность ярмарки должна ослабевать в государстве, по мере, как распространится образованность, а с нею и промышленность и выгоды общежития. Не нужно тогда будет ехать за несколько сот верст запасаться тем, что для общей выгоды и покупщиков, и продавцов будет у каждого под рукой. Число приезжих дворян от году в год убавляется. Многие купцы еще по старой привычке приезжают на ярмарку, но неудача ежегодная отучит их от нее.

Разумеется, говорю здесь о торговле мелочной, а главная отрасль здешней торговли, как то: железо, чай и рыба, никогда не ослабнет, потому что ей нужно иметь средоточие, из коего распространится она по России (и это средоточие самой природой назначено в Нижнем). Вина продавалось до вчерашнего дня около тысячи ведер. Это немного, полагая, что стечение народа возвышается до 200 000 и что в обыкновенное время продается в Нижнем от 200 до 300 ведер. Впрочем, возрастание винной продажи во время ярмарки не ограничивается одним городом, а отдается и во всей губернии вместе с движением и беспрестанным приливом и отливом народа. Недостаток методы и гласности везде колет глаза в России. Приезжему невозможно обнять одним взором и поверхностного положения ярмарки. Ничего не печатается, нет торговых ведомостей, извещающих о приезде купцов, о количестве товаров, о состоянии курса. Все это делается как ни попало, и как Бог велит.

Конечно, Русский Бог велик, и то, что делается у нас впотьмах и наобум, то иным при свете и расчетах не удается делать. При нашем несчастье нас балует какое-то счастье. Провидение смотрит за детьми и за пьяными, и за русскими, прибавить должно.

Вероятно, показания купцов были бы неверны, ибо недоверчивость к правительству есть вывеска нашего политического быта, но все от большей гласности и большего Европеизма в формах, были бы какие-нибудь средства получить понятие о действиях ярмарки и основать на том свои соображения, выгодные не для одного любопытства, но и для самой общественной пользы. Теперь и самые купцы и правительство не имеют положительного познания о действиях и средствах ярмарки. Здесь каждый знает о себе, как в сражении офицер о действиях своей команды, но нет главнокомандующего, известного о действии целого, и нет политика, основывающего свои планы на последствии действий. Ярмарка не представляет никаких или весьма мало увеселений, приманок для любопытства праздношатающихся. Новое доказательство, что главный характер ее – европейский и образованный. Приезжие иностранные купцы здесь как бы случайно, и нет сомнения, что они со временем перестанут ездить, а для наших бородачей прихоти общежития не нужны. Я уверен, что ярмарка в Макарьеве была своеобразнее и живописнее. Здесь хотели китайскую картину вместить в европейскую раму, азиатский кинжал в европейскую оправу, и нет единства. Торговля здешней ярмарки дома в балаганах. В лавках она в гостях и ей неловко. Зябловский в Новейшем землеописании Российской Империи (второе издание, 1818) говорит: что «количество привозимого на сие годовое торжище товаров простирается ежегодно до 5 миллионов рублей». Ошибка ли это от незнания или не позволено правительством было сказать истину?